Ксения Беленкова - Вьюга юности

И вот сейчас впервые за долгие годы Миша заскучал по той наивной мечтательности, которая рождалась за рулем тарахтящей «Божьей коровки» на коленях у Павла Львовича. Учитель же до конца жизни так и остался тем непуганым мечтателем, что оказывался в бескрайнем море или посреди жаркой пустыни не выходя из своего шаткого домишки. Взрослый ребенок, со своей мудростью, сохранивший наивность и пыл. Он всегда старался бережно хранить все, что попадало ему в руки, вот только нового ничего не приобрел. А теперь сын оказался тем долгожданным шагом вперед, устремлением в будущее, придающим смысл всему, что было ценно и дорого для Павла Львовича. И сейчас, как никогда, Миша осознавал свой долг перед человеком, который берег и охранял его всю жизнь. Пришло время реализовывать то, что учитель так долго и кропотливо вкладывал в своего ученика. В своего сына…

– Ты как? – Отец первым решился нарушить молчание. – Все в порядке?

Он с опаской поглядывал на Мишу, не зная, что можно от него ожидать.

– Кажется, неплохо. Будто так было всегда. Это правильно?

– Правильно, правильно! – Отец радостно закивал. – Главное не потерять то, что есть между нами. Ведь так?

– А я не против и что-то новое попробовать, – Миша глянул на отца. – Ты как… пап.

И вроде бы губы его лишь разомкнулись, чтобы через секунду снова сомкнуться. Один миг – а внутри все перевернулось. Новое слово. Неожиданное, желанное, казалось – навсегда потерянное. Такое короткое, что ветер унес его быстрее, чем оно могло долететь до слуха собеседника.

– Повтори…

Тогда Миша вдруг прижал к себе этого бледного, худого и самого родного человека на свете. Сгорбился, склонил голову ему на плечо и еще долго хрипел куда-то в потрескавшуюся кожу дубленки, все повторяя и повторяя это короткое и очень нужное им обоим слово. А художник гладил сына по голове, не решаясь успокаивать, и просто старался ощутить это счастье каждой клеточкой своего существа. Город снежно склонился над ними, кружа белой крошкой, заметая дорожки. Здесь не было прошлого и будущего. Здесь было только сейчас – сочное, глубокое – то, что остается навсегда…

– Что-то я совсем как маленький, – засмущался Миша, вытирая ладонью глаза.

– Это можно. Это так и нужно…

– Пойдем, я что тебе покажу! – Миша будто только сейчас вспомнил что-то важное. – Чуть не забыл, куда тебя вел…

И они начали спускаться к обледенелой реке. Слезы высыхали. Весь длинный разговор, которого немного побаивались и Миша и Павел Львович, свелся всего-то к одному слову. И оно решило все. Просто подведя черту всем тем чувствам, которые эти двое мужчин всегда питали друг к другу. Другого ничего и не надо было.

Река в этот день стояла перьевая: она казалась мягкой и пушистой. Запорошенная снегом, скрывающим укрепившийся за последние дни лед.

– Далеко ведешь, Сусанин? – шутил отец.

Но Миша понимал, что прогулка начинает понемногу утомлять его.

– Скоро! Почти пришли!

Они свернули с дороги и спустились по пологой узкой тропинке, которую протоптал сам Миша, почти что к самому берегу.

– Вот, гляди. Узнаешь?

У самой береговой кромки, на небольшом взгорье стояла ледяная машина. Дверей в ней не было вовсе, отчего забраться внутрь не представляло труда. Форма и размер не оставляли сомнений – это была сияющая «Божья коровка».

– Прокатимся? – Миша подмигнул отцу.

И хлопнулся на ледяное сиденье. Он положил руки на руль, подождал, пока папа усядется рядом, и только тогда завел мотор. Затарахтел, запыхтел, изображая его работу. А в лобовом стекле уже плясали далекие снежные равнины и взгорья. Они плыли по льду, немного искаженные, будто сказочные. И Мише, и Павлу Львовичу сейчас действительно казалось, будто они несутся по-над Истрой туда, где живут мечты. Прозрачные бока ледяной «Божьей коровки» украсил морозный узор, отчего машина теперь казалась расписной, почти гжелевской. У Миши в этот раз оказался великий и могучий помощник – сама природа.

– Стойте! Куда вы? Я с вами!

По тропинке вниз буквально летел Димка. Он размахивал руками, отчего напоминал огромную стрекозу. И вот уже он плюхнулся на заднее сиденье, возликовав на полном серьезе:

– Успел!

И «Божья коровка» буквально задрожала, зазвенела – это бился в ее ледяном теле смех: живой, радостный, беззаботный. Димка поначалу непонимающе оглядывался, а потом тоже расхохотался.

– Смейтесь, смейтесь, путешественники, – сказал он. – А я вас щелкнуть успел, с горочки.

– Как это щелкнуть? – Павел Львович вытирал слезы от смеха. – Мы что – орехи?

– Да на свой новый фотик! – Димка выставил вперед висевшую на шее камеру.

– У нас же теперь есть местный фотокорреспондент! – подхватил Миша. – Из-подо льда достанет!

– Вылезаем, пока не примерзли! – скомандовал художник.

И все выскочили из стеклянного панциря, продолжая смеяться и подначивать друг друга. Пора было возвращаться в город. И Миша был даже рад появлению друга, который, сам того не зная, снял напряжение последних часов. В компании Димки уже не надо было вспоминать недавний тяжелый разговор и молчаливый путь раздумий, пока они с отцом не вышли к реке. И Миша продолжал улыбаться, до поры до времени скрывая от Димки свалившуюся нежданно новость. Пусть сначала прорастет внутри, закрепится как следует. А то откроешь рот – и вылетит безвозвратно. У них с Димкой впереди еще много времени для того, чтобы успеть поделиться сокровенным. А пока пусть просто топает рядом, задает свои странные вопросы и щелкает новенькой камерой. С ним всегда легче, проще и как-то веселей. И уже возле старенькой хаты художника Миша вспомнил о расставании.

– Помочь чем нужно? – спросил он отца.

– Отдохну, а вы гуляйте! Небо вон проясняется…

Пока Димка зазевался, разглядывая в камеру каких-то голубей, Миша подскочил к отцу и шепнул:

– Я зайду завтра, пап?

– Заходи, непременно заходи…

Калитка скрипнула, и Миша до самой двери дома проводил взглядом худую спину отца. А оторвавшийся от голубей Димка уже подпрыгивал, вытянув вверх руку.

– До свидания! Еще увидимся! – выкрикивал он.

Но художник почему-то не повернулся. А Димка подскочил к Мише и затараторил:

– Я чего тебя искал-то – дело есть!

Миша откинул всякие неприятные раздумья, в такой день не хотелось вспоминать о плохом, и жадно уставился на Димку.

– Какое дело?

– Ну, разговор, – Димка понизил голос.

– Пошли к нам? – Миша развернулся к дому.

Но друг почему-то прирос к земле, не делая и шага вперед. Он отрицательно мотал головой.

– Нет-нет-нет! Только не к вам. Там же она!

– Кто? – не понял Миша.

И Димка почему-то шепнул:

– Саша.

И тут только Миша все понял. Не один раз за эти новогодние праздники он замечал мечтательный взор друга, провожающий Кнопку. И, конечно, уже догадывался, что Саша сильно нравится Димке. Только вот не ожидал, что он решится говорить об этом. Как-то про любовь друзья никогда не откровенничали. Обходили эту скользкую тему: никто из них не мог похвастаться удачами или завоеваниями. Вот и не приходилось еще толком поделиться опытом. Сам Миша никогда не решился бы заговорить о своих романтических мечтах, боясь, что даже Димка не сможет понять его. А мечта эта была – зыбкая, недосягаемая и манящая. Хотя теперь Миша начал сомневаться: а вдруг за этой мечтой он просто-напросто прячется от реальности. Опять-таки – чтобы ничего не делать, а просто ждать. Но теперь это не казалось ему верным решением. Все вокруг подталкивало к движению, и он буквально кожей чувствовал попутный ветер – наставало время для принятия решений. И сейчас он не станет советовать Димке тихо ждать своего часа.