Елена Усачева - Игра по чужим правилам

Какой, оказывается, у них большой класс. И как все изменились. Ира давно не вглядывалась в одноклассников. Ее мир на время сосредоточился на Кате, ее рассказах. Класс приливно гудел, делился последними новостями – за выходные их набралось порядочно. Все еще вспоминали Ирин день рождения, гибель бабочек. Курбанова как-то ухитрилась узнать, что Щукин в воскресенье возил Иру на улицу Хавченко, и теперь снова сжигала, как она считала, счастливую соперницу взглядами. Что-то за Ириной спиной пыталась сообщить Анька. Митька быстро записывал все, что наговаривала учительница… химии? Надо же, а у них сейчас, оказывается, химия.

Жизнь слаженным механизмом катилась вперед. Переговаривались на первой парте Алина с Ксюшей. За ними долговязый Дима задумчиво листал учебник, словно не мог понять, что они вообще проходят. Рядом улыбается своим мыслям невероятно кудрявый невысокий Максим. Этот вечно всем доволен. Сзади Вика щиплет его в спину, он передергивает плечами. За Викой Щукин. Поставил перед собой рюкзак, словно ценность какую бережет, прижался к нему лбом. И чего он от Ленки отсел? А, нет, это она сама перебралась за парту к Ваве, что-то они там ваяют, тетрадку друг другу перебрасывают. У доски мается Сережка Липатов. Он всегда мается, с кислой мордой мямлит что-то. Своих слов у него нет, только по подсказкам. Учительница задает вопрос и сама же отвечает. Сережка повторяет. Учительница довольна. Все равно в голове ничего не останется.

Кати не было, некому было ответить на дурацкий вопрос: «Зачем?» Некому было извиняться и пытаться все вернуть – дружбу, веру в человека. А раз нет, то и не надо. Сергеенко не было, и решения не было. Ира опять смотрела на одноклассников, мазала взглядом по лицам. Хихикали Ленка и Вава. Чего они хихикают?

Класс зашевелился. По этому движению стало понятно, что урок закончился.

– Лешик! – пропела Лена.

Даже не смешно. Сейчас Щукин прибежит к ней на задних лапках, тапочки в зубах принесет. Сколько можно?

– Чего уставилась?

– Хочу и смотрю, – дернула плечом, встала. Чего эта Курбанова к ней докопалась?

– Завидно? Своего парня нет, за чужими бегаешь?

Быстро глянула на Щукина. Он стоял рядом, смотрел в сторону, прижимал к себе рюкзак. Его подозвали, он подошел. Его спросили, он рассказал – куда возил, зачем, что было потом. Про «потом» нафантазировал, конечно, но в целом угадал. О том, что никого нет.

– Для кого чужой, а для кого и ничей.

– Это ты о чем?

– О некоторых, что готовы с земли подбирать. – Что говорит? Кому? Слова сыпались из Иры дождем. – Надоел уже зоопарк, что ты здесь устраиваешь.

Лицо Ленки напряглось. Она шевельнула челюстью, словно проверяла сохранность зубов во рту.

– А у тебя жизнь веселая? Оригинальная вся такая со своей придурочной Сергеенко.

Хотелось смеяться. Иру вдруг затрясло от возбуждения. История повторяется. Кто-то ей это уже говорил. Кажется, сестра. А если говорят двое, значит, так и есть.

– Пооригинальней некоторых! – Злые слезы подступили к переносице.

– Ты от Щукина-то чего хочешь?

Громко захлопнул свой ежедневник Парщиков. Лешка кривился. Ему этот разговор не нравился. А о вчерашнем рассказывать Курбановой нравилось? Трепло!

– Пойдем, – попытался прервать разговор Щукин. Но Ленка легко увернулась от его рук.

– А чего пойдем-то? Если ты хочешь с ней остаться – оставайся! Будете вместе сказки придумывать!

Голова стала неожиданно ясной. Ответные реплики подбирались легко. Она ненавидела сейчас Курбанову всем сердцем. Ненавидела за то, что в Ленке, видимо, от рождения была заложена правильная схема, что она могла по ней жить. Ире же ничего такого не выдали. И теперь она шарахается по нехоженым дорогам, обреченная проваливаться в ямы вечных ошибок.

– Не нужно мне твое счастье! Жрите ложками. У Парщикова добавки попроси.

– Что?

Черты лица у Курбановой заострились, кончик носа побелел. Ира пропустила тот момент, когда Ленка кинулась на нее с кулаками. Острая боль в груди и лице заставила увернуться, выставить вперед руки.

– Все в чужие игры играете! Ничего своего! – кричала Ира, пытаясь отпихнуть от себя Ленку. Но Курбановой стало слишком много. Она заполнила собой все вокруг.

– А ты мое не трогай!

Слова были какие-то всё не те. Словно из сериала, кем-то написанные.

– Хо-хо! – пронеслось над головами.

– Девки! Жги!

Радостно заулюлюкал десяток голосов.

Ира зажмурилась, сжавшись. И вдруг стало легко и светло. Все закончилось.

Щукин с Митькой держали Ленку за руки. Веселый Максим хохотал, его кудрявая башка пряталась за плечом высокого Димки. Девчонки охали.

– …азие! – долетело до Иры.

Она осторожно выглянула из-под рук.

– Девочки! Как вы можете! – пылала праведным гневом химичка.

– Дура! – оставила за собой последнее слово Курбанова. – Ты еще пожалеешь! Никто с тобой разговаривать не будет!

И стала продираться сквозь толпу одноклассников к выходу.

Ира медленно встала. Болела спина. На парту она, что ли, упала? Локоть тоже отбила. Воздух из груди выходил с хрипом – Ленка ухитрилась ее здорово ударить. И еще что-то было с лицом, потому что левая часть странно себя ощущала. Как при уколе анестезии у зубного врача. Улыбка сводила мышцы, кривя губы. Хотелось помочь себе руками, чтобы лицо не исказилось в неправильной судороге.

– После уроков классный час! – монументально сообщила химичка и зацокала каблучками на выход.

Народ стал быстро расходиться. Ира отлипла от парты, на которую всю короткую учительскую речь опиралась.

– Чего подрались-то? – поплыл над уходящими вопрос.

– Щукина не поделили, – возник логичный ответ.

– Ой, было бы что делить…

– Позарилась на чужое. И что все за Щукиным бегают?

– Так ей и надо. Ленка еще мало врезала. Если бы у меня уводили парня, я вообще убила бы.

– Она давно нарывалась, все мучила Ленку.

– Так ей и надо.

– Так надо!

– Чего, правда из-за Щукина? – Толпа схлынула, оставив Ходасян, все так же сидящую на своем месте, с восторгом глядящую на Иру.

– Курбанова из-за него. – Лицо нехотя оживало. Ира пощупала себя. Глаза, нос, уши на месте. Остальное пришьем.

– А ты?

– А я просто так.

Странно, но ей и правда, стало легче. Гораздо. Не было больше обиды, болезненных воспоминаний. Понять бы только, что с лицом и что случилось со спиной. Зеркальце выдало оптимистичную картину хорошего синяка. Вот сестра-то обрадуется. Боевые раны – они украшают.

Очень хотелось сбежать. Чувство долга, атавистичным отростком повисшее на душе, не давало это сделать. Самое время было идти к Щукину и просить, чтобы он за нее заступился. В конце концов, не она свару начала.

Но Курбанова мастер выворачивать ситуации в свою пользу.