Ирина Степановская - Реанимация чувств

Она еще смогла самостоятельно развернуть раскладушку. Кухня в квартире родителей была очень маленькая, и часть раскладушки приходилось задвигать под стол. Тина бросила сверху старое одеяло. Снимать платье, доставать из шкафа постельное белье уже не было сил. Она сняла с вешалки свое пальто и, накинув его сверху, легла на живот, без подушки, уже не чувствуя под собой ног. Последним, что она слышала, стал разговор матери по телефону:

– Николай Семеныч! – кричала мать в телефонную трубку. – Валечка пришла к нам совершенно больная! Отпросись с работы и срочно, как можно быстрее приезжай домой! Я сейчас буду звонить ее мужу!

Очнулась Тина, уже когда было темно. Собственно, очнулась от того, что у нее начался страшный кашель. Он ее бил, выворачивал наизнанку. Начинался откуда-то из глубины, поднимался высоко к горлу и вырывался наружу мучительным непрерывным пассажем, то немного успокаивась и затихая, то начинаясь сначала. В боку и спине ныло, кололо.

"Пневмония", – определила она и стала соображать, что делать. Температура у нее, видимо, спала. Мужская рубашка, надетая на нее, взмокла у ворота.

Кто-то ее переодел. Тина привстала на локте, огляделась. Теперь она лежала не в кухне, а в большой комнате, на родительском диване, на чистой простыне, раздетая, укрытая теплым одеялом. Рядом на спинке стула висел ее старый байковый халат, под стулом аккуратно стояли домашние тапочки. Тут же, рядом с диваном, стояли пустые сумки, а вещи из них аккуратными стопками лежали на поставленных в ряд стульях и на столе. Тина с удивлением увидела любимую вазу в восточном стиле, а рядом – довольно большую стопку медицинских книг. Вещи, без сомнения, были привезены из ее дома.

Осторожно, покачиваясь от слабости и кашляя, Тина встала, накинула халат и вышла на кухню. Там горела маленькая, уютная лампочка в старом оранжевом абажуре, за столом сидели мать и отец. Кругом было тихо, в чашках темнел давно остывший чай. Мама сидела в халате, а отец – почему-то в костюме и рубашке с галстуком. У стены наготове стояла старая раскладушка, а на табуретке лежало приготовленное постельное белье.

Тина мельком взглянула на висевшие на стене часы в форме чайника. Они показывали полночь. Родители увидели ее, усадили за стол. Мать обняла Тину за плечи. Отец сидел усталый и грустный. Тина заметила, что на столе кроме чашек стоит еще пузырек с валокордином.

– Муж приезжал? – спросила она.

– Приезжал, – волнуясь, заговорил отец. – Громко орал, потрясал какой-то бумажкой, чьей-то визитной карточкой. Якобы Алеша сказал, что этот человек – твой любовник.

– Визитной карточкой? – удивилась Тина, вспомнила свое стояние на коленях в поисках ключей и сообразила, что в этот момент, наверное, и выронила карточку Азарцева.

– Правда это, дочка? – осторожно спросила мать.

– Это неправда, но это и несущественно, – ответила Тина. – Я больше не вернусь к мужу. Только с Алешей не знаю, как поступить. Мне его не выучить, он не слушает меня. Его сейчас надо держать в руках, а муж не удержит.

– Да что ты! Не думай об этом пока. Тебе надо поправиться, – гладила ее по плечу мама.

– Нет, ну как он орал! – снова что-то вспомнив, возмутился отец. – Если было так плохо, отчего ты раньше не сказала нам, дочка?

– Я ничего не могла бы изменить, – ответила Тина. – Скажите, у вас есть какие-нибудь антибиотики?

Мать принесла ей коробку. Лекарств в доме было достаточно. Леночке часто приходилось что-нибудь колоть. Тина выбрала упаковку. Бросила в рот таблетку, запила водой. И вдруг внезапно заплакала.

– Вы только не волнуйтесь, не бойтесь, – сквозь слезы зашептала она. – Я не буду мешать ни вам, ни Леночке. Не буду обузой! Вам и так в жизни досталось! Я только поправлюсь и сразу найду работу, сниму квартиру. Все будет хорошо! А к мужу я не вернусь! Ни за что!

– Как это ты снимешь квартиру! – опять разволновался отец. Тина поняла, что это он для разговора с ее мужем надел парадный костюм. – Квартира, в которой вы жили, ваша общая! И ты имеешь полное право жить в ней или делить ее через суд!

– Да погоди ты, Николай Семенович! Что делить! Может быть, они еще помирятся. У кого в семьях такого не бывает? Мальчику надо в институт поступать. А тут развод. С ума можно сойти! Да еще она говорит, что ни в чем и не виновата!

– Виновата, не виновата – не все ли равно, – устало проговорила Тина. – Я ему сказала, что умираю, а он даже не подумал приехать. Вещи привез. И сын меня предал. И на работе врача убили. И меня с работы, наверное, выгонят. Я больше ничего не хочу, только лечь и спать. И ни о чем не думать. Давайте я здесь на кухне лягу.

– А поесть?

– Не хочу. – И Тина опять задохнулась в кашле.

– Ляжешь в комнате на диване, – сказал отец. – Мне завтра на работу, мне удобней будет на кухне спать.

– Почему Лена сказала, что она меня ненавидит? – уже в дверях спросила Тина.

– Тебе это трудно понять, – сказала мать. – Представь ее положение. Почти шестнадцать лет в неподвижности. Она уже другой человек, не та девочка, которую ты знала. Ты просто не замечала.

– Простите меня, – сказала Тина. – Но мне, правда, совершенно было некогда в это вникать.

– А тебя никто не винит, – просто ответила мама. – У тебя трудная работа, семья, свои проблемы. Постарайся меньше бывать в ее комнате.

– Нет, как он орал! – все никак не мог успокоиться отец.

– Он называл меня шлюхой? – спросила Тина.

– Я ему сказал, что если он еще раз так назовет тебя, я его убью.

– Папа, он тебя моложе и сильнее в три раза.

– Однако он перестал!

– Спокойной ночи, – сказала Тина. Мама вздохнула, отец встал и начал стелить раскладушку.

«Надо срочно звонить на работу, – подумала Тина, как только открыла глаза. – Я тут болею, а что у них там?»

На часах было девять утра. Отец уже ушел, а мать тихонько помешивала на кухне кашу для Леночки. Антибиотик начал действовать, и Тина чувствовала себя уже не так плохо. Она позвонила в больницу. К телефону подошел Ашот и рассказал о событиях прошедшей ночи. Голос у него был спокоен, но Тина, хорошо знавшая своих сотрудников, поняла, что говорит Ашот через силу. Смерть Чистякова потрясла всех.

Никаких особенных событий в отделении больше не произошло. Бывшего повешенного после осмотра отоларинголога решили отпустить домой под наблюдение психиатра. Парень перед выпиской расчувствовался и подарил Ашоту сто долларов. Подарил просто так, даже не в благодарность за лечение, ведь Ашот его и не лечил. Парень все удивлялся и рассказывал, что у него из-за Ашота в первый день даже были глюки. Он все не мог никак поверить, что Ашот на самом деле врач, а не поэт. Ашот заметил, что стихов отродясь не писал, но за сто баксов готов попробовать. А вообще-то, он после ремонта на эти деньги собирался купить новый французский электрический чайник в отделение, чтобы они все вместе пили из него чай.