Ирина Степановская - Реанимация чувств

– Чего же ты раньше не сказала?

– Валентина Николаевна сама пошла вниз, она там все узнает.

– Ну что ж, будет и мне интересно узнать, – пробурчал Барашков.

Валентина Николаевна в это время стояла в коридоре возле приемной главврача и в третий раз тупо перечитывала приказ, вывешенный на доске объявлений. В нем черным по белому было написано, что инцидент (так называлось убийство Чистякова), имевший место в отделении реанимации, произошел вследствие систематического нарушения трудовой дисциплины сотрудниками отделения реанимации. А смерть больного с инфарктом стала следствием халатности, допущенной врачами этого отделения. Из приказа следовало, что всем докторам поставлено на вид, а заведующей отделением В.Н. Толмачёвой и врачу А.П. Барашкову объявлены строгие выговоры.

Тина стояла у двери в начальственный кабинет и не знала, что она сейчас будет делать: смеяться, плакать, танцевать у главного врача на столе или стучать по этому столу кулаком. Главное, ей очень хотелось устроить скандал – с криками, воплями и битьем по физиономии. И плевать ей было на последствия.

Спасло главного то, что, как сказала секретарша, он отсутствовал в кабинете. Та же секретарша, округлив глаза и отставив временно в сторону гжельскую чашку, из которой пила чай, поведала Тине, что их отделение будет кардинально изменено и сегодня в час дня по этому поводу должно состояться собрание.

– Должно быть, считается хорошим тоном, что заведующая узнает обо всем в последнюю очередь, – сказала Тина, и секретарша с обиженным видом поджала губки и уставилась в свой компьютер.

"Конечно, ей компьютер нужнее, чем нам, например, – подумала Тина. – Докторов у нас как собак нерезаных, могут и от руки истории болезни писать. А секретарша у нас одна! Ее беречь надо!"

Она вышла из приемной и побрела по лестнице в свое отделение. Недолеченная пневмония еще давала о себе знать. Опершись о перила, Тина закашлялась.

"Послать бы все это к черту! – подумала она. – Сколько можно работать! – Только сейчас она поняла, как же на самом деле устала. – Спрошу у главного телефон Азарцева и уйду к нему. Будь что будет!"

Тина прошла мимо отремонтированных палат, мимо наставленных до самого потолка коробок с надписями по-английски и даже не заинтересовалась, что там внутри. Скорее всего, понимала она, там было то, к чему она всегда стремилась, что она так долго ждала. В этих коробках заключалась возможность начать работать по-новому, лечить лучше, уставать меньше. Но Тине вдруг стало все равно. Она прошла мимо ординаторской. Там, она знала, на синем диване сидит человек, который сможет все это освоить, кому это будет все в самый раз. Она думала о Барашкове.

"Пусть он возьмет на себя отделение, – думала она, – а я перейду к Азарцеву с легким сердцем". Если уж она не смогла составить протекцию Барашкову в косметологической клинике, пусть он остается здесь. В конце концов, может быть, когда-нибудь она вернется! Ей очень хотелось помочь Аркадию выбраться из рутины, из нищеты. К тому же у него дочка-умница. Хочет поступать в институт.

Тина вспомнила о сыне, и у нее болезненно сжалось сердце. Как ему с отцом? Что он делает? Учится ли? Здоров ли? Как узнать? И что за подлость – ни разу не позвонить матери!

Она вошла в свой маленький кабинет, села. Окинула взглядом стол и шкаф с книжками, широкий подоконник, на котором так и оставалась невымытая чашка со следами кофе. Крошки сыра, наверное, растащили по укромным местам тараканы. Тина решительно сложила в сумку фотографии со стола. Повыдвигала ящики, обнаружила в одном обрывок бечевки, связала в стопку самые нужные книги. Покидала в пакет разные мелочи, полуботинки, в которых ходила на вскрытие, щетку для волос, флакончик духов. Посмотрела из окошка на улицу, на дерево, которое прощально помахало ей уже почти голыми ветками.

Да, бабье лето не спешило. Сквозь ветки в окно светило солнце, и у Тины появилось счастливое ощущение, что она покидает старый дом и готовится переехать в новую квартиру. Душа ее очистилась, почувствовала свободу, и Толмачёва, перебрав в последний раз в памяти события последних дней – смерть Чистякова, внезапно затеянный ремонт в отделении, расставание с мужем, предательство сына – отринула все сомнения, нашла лист бумаги, сняла колпачок с ручки и быстро написала заявление об уходе.

В кабинет робко постучала Мышка. Тина подняла голову.

– Что тебе, Маша?

– Я хотела бы поговорить.

– Подожди, Мышка, потом. Я сейчас занята. И скажу тебе по секрету: со всеми производственными вопросами подходи теперь не ко мне.

– А к кому?

– Думаю, к Барашкову.

Маша помолчала и через секунду исчезла. Тина же опять склонилась к бумаге, перечитывая написанное, чтобы, не дай бог, от волнения не пропустить какую-нибудь букву, и не заметила, как странно вдруг сверкнули Мышкины глаза.

Когда Тина с листком бумаги вошла в ординаторскую, никого, кроме Барашкова, еще не было.

– Я написала заявление об уходе, – сказала она.

– Зачем это ты? – спросил Аркадий.

– Я устала. Не хочу больше работать там, где меня не ценят. Если главный врач заведет разговор о том, кто будет работать вместо меня, я скажу, что это должен быть ты. Как самый опытный и достойный.

– Это после того, как мне пришили нарушение трудовой дисциплины?

– Да пустяки. Как пришили, так и отошьют, ты же понимаешь. Работать-то некому. Ашота он не поставит, тот молод, о девочках я не говорю, Таня только заканчивает ординатуру, а Мышка вообще у нас первый год. Чистякова нет, я ухожу. Будет логично, если заведующим будешь ты. Я, во всяком случае, этого очень хочу.

– Ты на меня не сердишься?

– За что?

– За то, что, по-видимому, у нас все закончилось, – Барашков пожал ей руку выше локтя.

– Не сержусь, дорогой. Все всегда приходит к логическому концу. Во всяком случае, мне с тобой почти всегда было интересно.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Барашкова в щеку. А он обнял ее за плечи и несколько минут подержал так, прижавшись щекой к волосам. Тинины волосы пахли бабьим летом – свежестью, теплом и сухими листьями. Конечно же, именно в этот момент в ординаторскую вошел главный врач, а следом за ним в дверь протиснулась Мышка. Но Тине было уже на все наплевать, а Барашкова от природы было смутить нелегко.

– Добрый день! – без тени смущения поздоровались они хором и тут же уселись рядышком на диван. Главный врач ничего не сказал, но сердито сверкнул очками.

– Две минуты второго! – заметил он, демонстративно поглядев на часы.

– Должно быть, операции еще не закончились, – пожал плечами Барашков.

– Я всем позвонил, чтобы к часу закончили, – недовольно проговорил главный врач. В другой ситуации Тина бы, как всегда, промолчала. Но сейчас ее задело за живое.