Татьяна Тронина - Белла, чао!

– Прости меня. Прости меня, пожалуйста! – шепотом взмолилась Белла. – Мне очень тебя жалко! Развяжи меня, отпусти! И как будто не было ничего… Забудем все! Еще не поздно!

– Да как же я тебя отпущу-то? Я же сказал, что не могу без тебя… Знаешь, а я ведь тебя больше дочери люблю. Да, да… Я это только сейчас понял! – У Тимура побежали мурашки по спине. – Вот прямо в эту минуту, в эту секунду. Сказали бы мне – пусть Люся умрет, а Белла останется тогда с тобой – я бы согласился!

– Так нельзя…

– Почему? – удивился он. – Ты – главная для меня. Ты – это все!

Белла застонала, пытаясь отодвинуться, и уперлась спиной в стену.

– Куда ты? – Тимур придвинул ее к себе. – Я тебя не отпущу…

Он обнял Беллу, потом положил спиной на скамью. Провел ладонями по ее плечам. С каждым прикосновением к ней в Тимуре все сильнее разгоралось мучительная, острая радость.

– Белла… Не отворачивайся. Смотри на меня. Смотри на меня, я сказал!

Он сжал ладонями ее лицо, словно пытаясь зафиксировать голову Беллы в одном положении, и увидел в глазах ее слезы.

– Не надо… Тимур, не надо!

Тимур наклонился, поцеловал ее мокрые ресницы, собирая губами слезы.

– Не плачь. Пожалуйста, ты мне сердце рвешь… – с шутливой строгостью попросил он. – Прекрати.

В какой-то момент Белла действительно почувствовала к нему жалость, сострадание. Вот ведь мучается как человек, не может со своими чувствами справиться!

Но потом сникла, затосковала. И дело было даже не в том, что Белла любила Африкана, нет… Тяжко быть объектом столь жесткого, даже жестокого внимания.

Если бы Белла осталась с Тимуром, то никакой свободы у нее бы не было. Ей, такой живой, упрямой, принципиальной, вспыльчивой, чувствительной, находиться под постоянным контролем мужчины сильного и ревнивого? Мрачного и серьезного. О, это был бы настоящий ад… Слишком тяжела его любовь. Пожалуй, камнем она бы легла на грудь Беллы, придавила бы ее к земле. Даже не камнем – могильной плитой…

Тимур ревновал бы ее ко всем – к Вене, к Сашку. К Анжеле. К поделкам из глины. К книгам. К солнцу. К реке… Потому что все ее чувства, мысли, движения должны были бы принадлежать только ему, ее хозяину – Тимуру.

– Белла… Смотри на меня! – Он опять повернул ее лицо к себе. И наклонился, чтобы поцеловать.

И в этот момент под окнами раздался знакомый голос:

– Белла!

«Африкан!» – вздрогнула девушка и затрепетала от радости.

Но в следующий момент ее уже заколотило от ужаса: Тимур встал, подхватил ружье и шагнул наружу…

Хлопнула дверь, и на миг Беллу ослепил яркий солнечный свет.

Ружье. Тимур взял ружье.

– Нет… Нет! – закричала девушка и, изогнувшись, потянулась к щиколоткам, чтобы развязать ноги. Потеряла равновесие и упала на дощатый пол, больно стукнувшись о него затылком.

Не обращая на боль внимания, снова завертелась, словно гусеница, на полу. Никак… никак… Никак! И вот наконец Белла смогла ухватиться за свободный кончик скотча, потянула на себя, с треском разлепляя липкую ленту…

Потом вдруг замерла, прислушиваясь к тому, что творилось снаружи.

Голоса. Они говорили о чем-то – Тимур и Африкан. Потом крики, угрозы…

Может, разум все-таки возьмет верх над чувствами и Тимур не станет стрелять?

Выстрел.

Белла ахнула, услышав этот звук, и от ужаса на миг словно провалилась в какую-то черную бездну. Но тут же заставила себя вынырнуть из нее. Нельзя предаваться отчаянию, надо действовать, делать что-то…

Надо остановить Тимура.

Если еще не поздно.

Всю свою сознательную жизнь Африкан занимался тем, что придумывал красивые, полные романтизма и страсти истории. Его герои влюблялись, теряли головы, сходили с ума от ревности, дрались, интриговали, ссорились и спорили, выясняли отношения, воевали с соперниками…

Но в жизни Африкан считал великой пошлостью выяснять отношения с соперником. Он с Борисом, например, и не говорил ни разу…

Сейчас Африкана совершенно не волновало то, насколько глупо или смешно он выглядит. Он думал только о Белле. О том, чтобы с ней ничего не случилось. Чтобы они с ней жили долго и счастливо и умерли в один день.

Африкан вышел на поляну перед «избушкой на курьих ножках». Неподалеку стоял внедорожник с распахнутыми дверцами, пустой. Чуть в стороне, в уютном теньке – деревянный стол с лавками. Место для пикника. Лопата.

Наверное, для того, чтобы отдыхающие смогли забросать землей костер. Лопата – это хоть что-то…

Африкан схватил лопату и, почувствовав себя более-менее вооруженным, заорал:

– Белла!

И, по неискоренимой привычке иронизировать, подумал о своем вопле: «Брачный крик марала в лесу».

Через несколько мгновений дверь в избушке распахнулось, и на крыльцо вышел здоровенный дядька с ружьем в руке.

И с такой холодной ненавистью взглянул на Африкана, что тот понял – это и есть Тимур.

– Где она? Если хоть один волос с ее головы… – угрожающе начал Африкан, но Тимур его перебил:

– Это не твое. Это чужое. И волосы Беллы, и ее голова, и вся она – моя. А ты… московский, на чужое позарился.

Африкан несколько мгновений пристально разглядывал Тимура, словно сканируя. Потом сказал удивленно, осуждающе:

– Да ты, мужик, изувер.

– Чужое трогать нельзя, – сквозь зубы повторил Тимур. – Слышишь?

– Точно, изувер… Отпусти девушку-то! – переложив лопату из одной руки в другую, упрямо произнес Африкан. И не сдержался, позволил себе монолог: – И вообще, что значит – «чужое»? Белла у тебя в рабстве, что ли? Что значит «чужое», а? Как человек, живой, свободный человек, может быть собственностью? Солнце – оно чье? Тоже твое? Небо – твое? Лес – твой? Птички в лесу – тоже твои? Не-ет! Твоими только два метра на кладбище будут, да и то если родственники твои на крематории сэкономить не захотят.

Грудь у Тимура заходила ходуном:

– Ты… да из-за таких, как ты, порядку в стране нет… из-за таких, как ты, развалилось все. Ни совести, ни чести. Убивать таких надо. Стрелять, как бешеных собак, – Тимур поднял ружье.

– А ты, видно, богом себя вообразил. Судить всех вздумал, значит!

– Раз судить некому, значит, я и буду судить! – оскалившись, надменно произнес Тимур и поднял ружье, прицелился, передернув предохранитель.

Не то чтобы Африкан Тимура этого боялся… Нет. Африкан был сейчас в таком состоянии, что страха в его душе не осталось. Словно он бессмертный, что ли? Эйфория какая-то…

Палец Тимура лег на спусковой крючок, стал сгибаться… И в этот момент Африкан кинул в Тимура лопату.

Африкан заметил нечто вроде огненной вспышки, шаровой молнии, ударившей ему в грудь, стал падать и в то же мгновение, падая, увидел, что и Тимур тоже падает, зажав обеими руками рану на ноге. «Попал!» – ликующе подумал Африкан (радовался тому, как удачно метнул он лопату, рассек Тимуру ногу до крови), но тут у него все потемнело перед глазами, и он вдруг перестал думать и чувствовать.