Инна Туголукова - Кризис среднего возраста

— Что же вы порядок нарушаете? Охране давно объект сдавать надо, а вы тут бродите по залу, как призрак замка Баскервилей.

— У Баскервилей была собака, — с удовольствием поправила Аня. — А замок назывался Морресвиль.

— Ну, мы академиев не кончали, — холодно произнес Григорий.

— Мы тоже, — примирительно сказала Аня.

Они вышли вместе в расцвеченный фонарями вечер, и Аня с досадой подумала, что так и не взяла книжку, но возвращаться не стала.

Снежинки медленно кружились в холодном воздухе, витрины переливались гирляндами предновогодних огней, и туи вдоль дороги, в пушистых белых пелеринках, создавали ощущение мультипликационного праздника.

— Давайте немного пройдемся? Вечер уж больно хороший, — предложил Григорий. — Я провожу…

— Да нет, спасибо, — отказалась Аня. — Мне еще в гастроном забежать надо, купить чего-нибудь к ужину.

— А что у вас будет на ужин? — полюбопытствовал Гриша.

— Филе дикой козы с соусом мадера и шампиньонами.

— А на самом деле?

— Думаю, пара бутербродов с хорошей колбаской и чашка зеленого чая меня вполне удовлетворят.

— А давайте вместе где-нибудь перекусим? Я приглашаю…

— «Перекусим» — какое смешное слово, вы не находите? Особенно вот это «кусим»? Вам не кажется?

— Соглашайтесь, — не стал втягиваться Чеботарев в лингвистические изыскания. — Ну, согласны?

— А почему бы и нет, как пишется в дамских романах.

— Я не понял, вы мне отказали?

— Значит, не читаете дамских романов? — усмехнулась Аня.

— Так мы идем в ресторан?

— Мы туда бежим. Если честно, я просто умираю от голода. Как представила себе жареное филе с шампиньонами…

Они сидели с сумеречном зале полупустого ресторана. Настольная лампа бросала желтый круг света на бордовую скатерть, создавая странное ощущение полной уединенности, отстраненности от прочего, тонущего в полумраке мира. Музыка звучала тихая, ненавязчивая, и официант парил над их столиком, как бесплотный дух. Она даже не запомнила его лица.

— Что вы будете пить, Анна Сергеевна? — осведомился Григорий.

— Спросите лучше, что я буду есть.

— И что же вы будете есть?

— Все! — засмеялась Аня, листая плотные страницы внушительного меню в тисненой кожаной обложке. — Но, памятуя о том, что нельзя объять необъятное, ограничусь баклажанами с орехами, люля-кебабом с острым соусом, хачапури и бокалом красного сухого вина.

— Здесь очень вкусные хинкали и долма.

— Н-нет, — поборола искушение Аня. — Пощадите мою фигуру.

— Такую фигуру может испортить только воздержание.

На поясе у Чеботарева затренькал мобильный. Он достал телефон и ответил на звонок.

— Извини, старик, — сказал Григорий, выслушав собеседника. — Сегодня не получится. Может быть, завтра… ближе к вечеру.

— Я нарушила ваши планы? — спросила Аня, когда он убрал аппарат.

— Вы их скорректировали.

— До завтрашнего вечера? — насмешливо осведомилась она.

— А вам бы хотелось? — не остался в долгу Григорий.

— Хотелось что? Потанцевать после ужина?

— Потанцевать? — удивился Чеботарев.

— Ну как же? Кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Разве вы не это имели в виду?

— Заметьте, это ваши слова. И мне нравится ход ваших мыслей.

Разговор явно пошел не тем руслом, и направила его туда сама Аня. Нужно было немедленно исправлять ситуацию. Аня нервно схватила бокал и хлебнула вина. «Хлебнула», конечно, звучит не слишком эстетично — от глагола «хлебать». А девушкам более приличествует отпивать маленькими глоточками. Но увы, Аня именно хлебнула. А кто же не знает, что привычка нервно хлебать сухое красное вино чревата разными большими и мелкими неприятностями? И если, конечно, не принимать во внимание трагически необратимые вроде захлебнулся и умер в страшных мучениях, то с Аней приключилась большая. Сначала-то думалось — мелкая, когда она поперхнулась и закашлялась. Но оказалось все же — большая.

Была у Ани такая особенность — безобидный вроде поначалу кашель, возникающий порой на пустом месте, перерастал вдруг в дикий, неудержимый, с завываниями, лаем, хрипом, свистом и судорожными всхлипами. Зрелище было, прямо скажем, не для слабонервных.

Мама считала, что причиной досадного явления послужили удаленные гланды. В детстве Аня часто болела ангинами, и просвещенная Ба повела ее к другу своей юности, ставшему к тому времени маститым профессором и даже светилом отоларингологии (можно так сказать?). Профессор, правда, забыл, когда в последний раз держал в руках скальпель, но подруге юных дней не отказал и провел показательную операцию, то есть в присутствии целой оравы своих студентов, столпившихся вокруг сидевшей с разверстым ртом Ани, надругался над беззащитной девичьей глоткой, варварски выдрав оттуда обе миндалины — рассадник стрептококков.

Так или иначе, но именно этот апокалипсический припадок выпало лицезреть обескураженному Грише. Правда, к его чести, он довольно быстро оправился от первоначального шока и поднялся, чтобы постучать несчастную по спине. Но Аня, втягивая воздух, как загнанная лошадь, резво вскочила и бросилась в дамскую комнату под восхищенными взглядами редких посетителей, любопытствующих официантов и даже толстого грузинского повара.

Впрочем, далеко ей убежать не удалось, ибо высокий каблук предательски подвернулся, и, пытаясь обрести равновесие, она некоторое время выделывала на паркете замысловатые па, пока ее не подхватил оправившийся от вторичного шока Григорий.

— Вы все-таки решили потанцевать? — неудачно пошутил он.

Аня холодно посмотрела в его побагровевшее от сдерживаемого смеха (хохота, гогота, ржания) лицо и гордо удалилась в дамскую комнату.

— Весь вечер на арене, — услышала она чью-то гнусную фразу за спиной. Но не Григория, нет, не Григория…

Из зеркала на нее смотрела трагическая маска с потекшей тушью, размазавшейся помадой и красными пятнами от расплескавшегося вина на белой блузке. Аня умылась, расчесала волосы и слегка подкрасила губы.

Ну и как теперь выйти из этой комнаты? «Тот, кто первым посмеялся над собой, смеется последним», — говорит ее умная Ба. «Значит, выйдем отсюда с веселой улыбкой!» — решила Аня.

Она ступила в зал, процокала каблучками к своему столику (под перекрестными взглядами) и непринужденно спросила:

— Как я вам нравлюсь без макияжа?

— Очень нравитесь, — серьезно ответил Григорий. — Простое, открытое лицо.

Аня хотела было уточнить, что имеется в виду под эпитетом «простое», но благоразумно сдержалась, и ужин завершился без эксцессов. Она потом даже не могла вспомнить, чему они смеялись и о чем говорили — так, обо всем и ни о чем.

Когда они подъехали к Аниному дому и она протянула ему для прощания руку, Григорий, удержав ее пальцы, спросил: