Юлия Лианова - Любовная мелодия для одинокой скрипки

Значит, шлюха...

Одним хлестким, как пощечина, словом, перечеркнуто двадцать лет. Каролина бросила трубку, прошлепала в ванную комнату, напустила воды, выплеснула пару крышечек дорогой пены для ванн, купленной специально для Мишки, – как он посмел уйти с этой? – Каролина хотела сказать «шлюшкой», но вспомнила, что именно так ее обозвала лучшая подруга, и сменила на смягченную «шалаву»...

Из осевшей и остывшей пены она вылезла с четким и ясным намерением, как всегда неожиданным и необдуманным, уехать к чертям собачьим на юг, бросить детей, тем более что Мишка пристроился, отмокает после армейской монашеской жизни, Андрей едет в летний лагерь воспитателем в младшую группу, а Динку она вызовет, как только решит вопрос с заработком. Лина даже знала теперь, куда поедет...

Она набросила махровый халат, вернулась в комнату, открыла старинный кованый сундук со звоном, в котором держала скрипку. Этот сундук вскоре после смерти матери стал предметом бесконечных споров, которые при жизни матери и возникнуть-то не могли: он занимал слишком большое место в их маленькой квартире, и дети единогласно постановили выкинуть его. Тогда Каролина набралась мужества и встала на защиту этой реликвии с такой решимостью, которая вообще не была ей свойственна. Сундук был не просто памятью о матери, а живым – именно так она сказала – свидетелем истории многих поколений их предков, к тому же надежной защитой скрипки от всяких случайностей. «Господи, сказали тогда дети чуть ли не хором, какие случайности могут быть в нашем доме!» Каролина, не задумываясь, выпалила: «Пожар, залив соседями сверху, наконец, воровство!» Аргумент оказался беспроигрышным. Споры прекратились, а сундук так и остался жить дальше на своем привычном месте.

Каролина вытащила футляр со скрипкой, положила на стул, затем открыла маленьким ключиком длинную шкатулку из карельской березы, лежащую на дне сундука. Там хранились ее сокровища: перстень прадедушки, светлоглазого вальяжного обрусевшего поляка, предки которого оказались в России после поражения очередного восстания за независимость Польши. Ценность перстень имел в основном как семейная реликвия. Купленное в Праге широкое колье с такими великолепно сделанными стразами, что даже специалисты издалека принимали их за бриллианты. Серьги... Все не то. А вот и сверток, в нем три кинжала, единственный сохранившийся трофей отца, привезенный из Афганистана. Два в замшевых, расшитых самоцветами ножнах, один в ножнах из змеиной кожи. Все хищно изогнутые, острые, как бритва, не потемневшие за четверть века. Каролина прятала их тщательно, потому что боялась – мало ли кому взбредет в голову накапать, появится милиция, обвинят ее в хранении «холодного» оружия. Да и мальчишкам давать в руки такую игрушку рано... А когда – не рано? Она тяжело вздохнула. Выбрала тот кинжал, что в змеиной коже, зачем-то внимательно пересчитала мелкие рубины на рукояти, хотя отлично помнила, сколько их, еще раз вздохнула, отложила кинжал в сторону, закрыла шкатулку на ключ, вернула на место скрипку и заперла сундук.

Скрипка Каролины была необычная. Ее купил в годы Гражданской войны прадед в солнечном городе Ростове-на-Дону, где он жил в ту пору. Вернее, не купил, а выменял на часы с репетицией у какого-то ошалелого от тогдашнего революционного «бартера» мужика. Прадед немного играл на скрипке, и его привлекла изящность ее форм и прекрасный звук. Придя домой, он внимательно осмотрел приобретение. Каково же было его удивление, когда на внутренней части деки он обнаружил приклеенную полоску пожелтевшей бумаги с надписью, выполненной старинным шрифтом, гласящую, что скрипка сделана мастером из Кремоны Антонио Страдивари в 1723 году. Прадед разволновался, стал хранить инструмент в сундуке, иногда извлекал его, играл, получая невероятное, какое-то сексуальное удовольствие от обладания такой скрипкой с чудесным сильным звуком. В 1923 году его постигло разочарование. Переехав в Москву, он в первый же год не утерпел, отнес инструмент в мастерскую Большого театра, где у него были знакомые, и выяснил, что он владел скрипкой не Страдивари, а очень хорошей подделкой немецкого мастера середины девятнадцатого столетия. Будучи умным человеком, мастер не увлекался количеством, а выпускал на рынок одну скрипку в год, а то и реже. Прадед расстроился, хотя эксперт и убеждал его, что такая подделка в наше время не многим отличается от именных инструментов. Он предлагал купить ее, прадед не согласился. Так скрипка, вместе с сундуком, оказалась одной из немногих ценных наследственных вещей, оставшихся от Cенчковских и попавших в руки Каролине.

«Наследства у меня нет, – подумала она, – зато наследственность хорошая». Еще вчера она позвонила бы Арине и поделилась новым «мо», но вот же, гримаса судьбы – была подруга и нет ее...

...Каролина смутно помнила, что на старом Арбате, том самом, который в дни ее молодости решительно «офонарел», расположились в подворотнях и во дворах многочисленные антикварные лавчонки и магазинчики. Она не сомневалась, что в них не только продают, но и покупают старинные вещи. И предусмотрительно решила не продавать кинжал в первом же месте, где его согласятся купить, а предварительно обойти хотя бы четыре – пять лавочек и сопоставить цены.

Кинжал она завернула в платок и положила в запирающийся кейс, а его в свою очередь в спортивную сумку – все из опасения, что ее задержат с «холодным» оружием.

Владелец первого антикварного магазинчика, расположенного во дворе дома, в который она, внутренне перекрестившись, вошла, с любопытством наблюдал за ней, пока она распутывала «упаковку», но, увидев кинжал, оглянулся и, взяв его, быстро прошел в крохотный кабинет за торговым зальцем.

–?Афган? – спросил он, рассматривая арабскую вязь на лезвии кинжала.

–?Да... Отцовский трофей.

Антиквар изучил в лупу рубины на ножнах и большой, грубо ограненный самоцвет на костяной ручке. Каролина считала его разновидностью голубого кварца.

–?Сколько вы хотите?

–?Один арабист прочитал мне, что вот здесь выгравирована дата, если перевести на наше летосчисление, получается тысяча восемьсот пятнадцатый год.

–?Не знаю, – пожал плечами антиквар. – Возможно...

–?И еще он сказал, что это настоящий дамасский клинок.

–?Возможно, – повторил антиквар.

–?В смысле клинок выкован из настоящей дамасской стали, – пояснила Каролина и вдруг, разозлившись, резко потребовала: – Называйте свою цену!

–?Но вы же продаете, – сказал антиквар, пробуя острие клинка на ногте левой руки. – Ваша и цена.

Он не смотрел на Каролину, и она внезапно поняла, что вещь эта стоит гораздо дороже, чем она предполагала, и засомневалась, стоит ли продавать ее. Может быть, лучше вернуться и разбить пару, которую составляли два других кинжала. Она всегда считала, что подарит их мальчикам, но теперь заколебалась. Вероятно, разумнее было бы разбить пару и не продавать этот великолепный клинок...