Даниэла Стил - Возраст любви

— Надеюсь, что так! — Джек успокоился и тоже улыбнулся. Выпустив ее руки, он сел за стол, и Аманда положила яичницу и налила ему кофе. Тосты с сыром были уже давно готовы, и, чтобы они не остыли, Аманда накрыла их перевернутой суповой миской. Пока Джек с аппетитом уплетал свою яичницу, она заварила себе мятный чай и, придвинув тосты к себе, сняла крышку, но скопившийся внутри аромат расплавленного сыра, укропа, базилика и специй был таким плотным, что лишь колоссальным усилием воли Аманде удалось справиться с подкатившей к горлу тошнотой.

— Да что с тобой? — снова встревожился Джек, заметив, как она побледнела.

— Ничего, — с усилием ответила Аманда. — Просто запах слишком сильный. Должно быть, я переложила укропа. Да и сыр какой‑то не такой… Он что, несвежий?

— Да нет, я купил его недавно. — Джек покачал головой и, достав из холодильника початую головку сыра, нашел на упаковке срок годности. Потом он внимательно осмотрел сыр со всех сторон и понюхал срез. — Вполне нормальный сыр, — сказал он. — Я всегда покупаю именно «Гауду», и как раз потому, что он не такой острый, как «Бри». Мне казалось, что «Гауда» тебе всегда нравился…

Его лицо разочарованно вытянулось. Джек любил доставлять Аманде удовольствие и в малом, и в большом, и вот теперь оказалось, что она не любит этот сорт сыра!

— Так оно и есть, — кивнула Аманда. — Должно быть, я все‑таки заболеваю. Не волнуйся, Джек, приму аспирин, и все пройдет.

Но аспирин не помог, хотя Аманда приняла сразу четыре таблетки. После того как Джек уехал на работу, она сразу легла и провалялась в постели около двух часов. Только когда часы на камине пробили четверть одиннадцатого, она поехала домой, но тошнота не проходила.

В двенадцать ей позвонил Джек. Он хотел вытащить ее куда‑нибудь пообедать, но Аманда сказала, что хочет поспать, чтобы избавиться от головной боли. Она так и поступила, и вечером, когда Джек заехал за ней, она чувствовала себя намного бодрее. На следующий день симптомы не повторились, и это убедило Аманду в том, что с ней действительно приключилось что‑то вроде легкой простуды. Ни кофе, ни сыр (другой, потому что «Гауду» Джек безжалостно отправил в мусорный бак) не вызвали в ней никаких неприятных ощущений, и Аманда решила, что своевременно принятый аспирин помог ей справиться с начинающейся простудой.

В этой приятной уверенности она пребывала до самого Валентинова дня, когда Джек преподнес ей пятифунтовую коробку шоколада.

— Боже мой! — воскликнула Аманда, когда увидела у него в руках конфеты. — Ты представляешь, сколько я буду весить, если съем все это?

— Вот и хорошо, тебе нужно немного поправиться, — отозвался Джек, сияя от счастья. Еще утром он прислал ей две дюжины свежих роз, а вечером они собирались поужинать в «Л'Оранжери». «Мне плевать, кто нас там может увидеть, — заявил он в ответ на ее слабые возражения. — Хоть твои дети, хоть мои. Мы же не заговорщики, чтобы прятаться по темным углам. Я счастлив и хочу, чтобы все знали, как я счастлив».

Он помог ей открыть шоколад. Это были ее любимые конфеты, но, как только Аманда положила одну из них в рот, ей сделалось так скверно, что она едва не потеряла сознание.

— Что с тобой? Опять плохо? — встревожился Джек, увидев, что Аманда буквально позеленела. Всю неделю он исподтишка наблюдал за ней, но она чувствовала себя прекрасно, и вот — на€ тебе!

— Н‑нет, ничего… — ответила Аманда слабым голосом и, собрав волю в кулак, проглотила конфету. Но когда вечером в ресторане он заказал для нее икру, Аманда снова побледнела и решительно отодвинула от себя фарфоровый судок, хотя икру она всегда любила.

— Знаешь, — решительно сказал Джек, — я считаю, что тебе надо показаться врачу.

Он выглядел очень обеспокоенным. Аманда, насколько он знал, всегда отличалась отличным здоровьем, и то, как она выглядела сейчас, пугало его гораздо больше, чем он готов был себе признаться.

— Это все пустяки, — с трудом проговорила Аманда. — Дети Луизы болели почти три недели, прежде чем окончательно поправились. Нет, Джек, серьезно, я уверена, что это ерунда…

Но он отнюдь так не считал. Аманда была бледна как смерть, на лбу ее выступили мелкие бисеринки пота, к тому же она почти не притронулась ни к одному из блюд.

Но, несмотря на ее необъяснимое недомогание, вечер все‑таки удался. И Джек, и Аманда получили настоящее удовольствие от общения друг с другом и покинули ресторан в самом радостном настроении. Из ресторана они сразу поехали к ней. Там они занимались любовью, и Аманда несколько раз думала о том, что это самый счастливый Валентинов день в ее жизни.

А утром следующего дня, когда они сидели в кухне и завтракали, она наконец согласилась рассказать детям всю правду.

— Почему бы нам не поделиться с ними своим счастьем? — спросил Джек. — Если они не сумеют радоваться вместе с нами, значит, мы их плохо воспитали, только и всего.

То, что связывало их с Амандой, казалось Джеку настоящим чудом, и он очень хотел поделиться своей радостью с самыми близкими людьми — с Полом, Джулией, Джен и Луизой.

— Возможно, ты и прав, — согласилась Аманда. — Они достаточно взрослые, чтобы понять нас правильно. По крайней мере пусть попробуют.

— Пусть только попробуют не понять! — сказал Джек воинственно. — Дети, которые отказывают родным отцу и матери в праве на личную жизнь, заслуживают самой серьезной взбучки.

После обеда Джек позвонил Джулии, а Аманда связалась с Джен и Луизой и пригласила их с мужьями в гости. Она собиралась приготовить роскошный ужин, а потом, за бокалом шампанского, открыть детям правду. Это стоило сделать хотя бы для того, чтобы, как справедливо заметил Джек, со спокойной совестью появляться вместе в общественных местах, не боясь попасться на глаза знакомым. Кроме того, им обоим уже давно хотелось рассказать кому‑то о своей любви, и Аманда считала, что их дети имеют право первыми узнать обо всем.

Правда, один пункт программы продолжал смущать Аманду. Они с Джеком еще ни разу не говорили о браке, и она просто не знала, как ей следует отвечать, если кто‑то из детей поинтересуется их дальнейшими планами. Обращаться же с этим вопросом к Джеку Аманда и не хотела, и боялась — она и так слишком хорошо знала, как он относится к браку. Первая жена привила ему стойкое отвращение к семейной жизни, и с тех пор он взял себе за правило исчезать в облаке поднявшейся пыли, лишь только в отдалении раздастся звон обручальных колец.

День, на который они назначили совместный ужин, неожиданно устроил всех. Даже Джерри, у которого в преддверии семейных торжеств обязательно находились срочные дела, и тот сказал, что у него неожиданно образовалось «окно» и что он будет рад прийти. Джек обещал купить шампанское, и Аманда увлеченно занималась меню, чуть ли не ежедневно изменяя и обновляя его. Несмотря на то что предстоящий разговор или, вернее, объяснение с детьми продолжало пугать ее, в подготовке к ужину она находила что‑то очень трогательное и милое. Не могла Аманда не думать и о Мэтте, и каждый раз, вспоминая его, она удивлялась тому, как изменилась ее жизнь за какой‑нибудь месяц. Аманда любила мужа, в этом не было никаких сомнений, но он умер, а она — нет. Ее жизнь продолжалась, и, как ни трудно ей было в это поверить, теперь она любила Джека Уотсона.