Светлана Лубенец - Свидание на крыше

И вот тогда он испугался понастоящему. Эти сволочи его сейчас просто изуродуют, и ведь никто не вступится. Когда в этом дворике идет драка, никто в него даже войти не смеет — себе дороже будет!

Команда Рыбы продолжала лупцевать Алика почем зря. Теряя силы, он вспомнил про деньги во внутреннем кармане куртки. Пожалуй, придется откупаться, иначе — кранты. Даже если этих сволочей потом сдать ментам, ему, Алику, здоровье никто не вернет, да и лицо новое не купишь. А оно у него ничего, лицото, девчонкам всегда нравилось.

И он предложил им денег.

— Сколько дашь? — тут же деловито осведомился Рыба, и избиение приостановилось.

Алик знал, что у него в кармане четыре бумажки, по тысяче каждая. Свернуты они, естественно, все вместе. Как бы сделать так, чтобы отдать пришлось не все четыре?

— Тысячу, — сказал Алик и дотронулся до глаза. Кажется, на месте, но веком прикрылся намертво.

— Годится, правда, Рыба?! — радостно провозгласил Фонарь, но предводитель их группировки оказался куда мудрей. Какимто чудом он почувствовал, что Алик предлагает только часть.

— За такое оскорбление тыщи мало, — строго сказал он и опять со всего маху саданул Алику под челюсть, чего тот никак не ожидал, а потому мешком рухнул на асфальт. При этом он так сильно ударился локтем, что на глазах выступили слезы. С трудом проморгавшись, чтобы не зарыдать, Алик прошептал:

— Две…

— Не, две тоже мало, — рыкнул Рыба и опять занес кулак, который бедному Алику показался размером с хороший футбольный мяч, а потому он решил выдать всю наличность, только бы от него отстали:

— Тогда… четыре…

— Тоже мало! — крикнул Харя, который, похоже, решил, что Рогачева можно трясти бесконечно, как рог изобилия.

— У меня больше нет… — уже вовсю дергающимися губами прошептал Алик, чуть ли не прощаясь с жизнью, поскольку и на самом деле больше денег ему взять было негде, а быть битым дальше очень не хотелось.

— Давай четыре, — милостиво согласился Рыба.

И Алик вытащил из внутреннего кармана куртки аккуратно свернутые четыре тысячи и так же аккуратно вложил их в растопыренную граблей ладонь Даньки, поскольку помнил, что небрежное бросание денег на асфальт жестоко карается. Рыба засунул деньги в карман своих джинсов и уже очень миролюбиво проговорил:

— Ну а теперь все же надо попросить прощения.

— За что? — изумился Алик.

— За гадов, которыми ты нас несправедливо обозвал.

Алик хотел сказать, что они не просто гады, а сволочи и подонки в превосходной степени, но быстро раздумал, вспомнив величину Рыбиного кулака. Он облизнул разбитые губы и тихо сказал:

— Ну… ладно, простите…

— Нееее… — протянул Рыба. — Так не пойдет. Становись на колени и проси прощения громко и отчетливо, чтобы все слышали. А то у Фонаря слух не очень, правда, Вован?

Вован услужливо закивал головой, соглашаясь с предводителем. Алик понимал, что если не сделает то, что от него требуют, то избиение продолжится дальше. Этого он не хотел. Он этого до такой степени не хотел, что очень быстро из лежачего положения перевел свое тело сначала в сидячее, потом перевалился на колени и четко, как на уроках ОБЖ, которые вел полковник в отставке, отчеканил:

— Простите меня.

— А еще скажи… — начал было вошедший во вкус Фонарь, но Рыба чувствительно ткнул своего оруженосца в бок и, бросив: — Хорош! Сваливаем! — нырнул в подворотню.

Фонарь с Харей нехотя потянулись за ним. Алик еще довольно продолжительное время сидел на асфальте и раздумывал о том, могло ли все кончиться подругому. По всему выходило, что не могло. Он, крутой пацан Александр Рогачев, оказался совершенно неспособным противостоять тройке бандитствующих подростков. Он тогда не знал, что за ними из одной из подворотен проходного двора следила Ольга Первухина и снимала его унижение на камеру своего телефона. Теперь, по прошествии приличного количества времени, он понимал, что если бы даже видел нацеленный на него мобильник, все равно ползал бы перед Рыбой на коленях. Он его испугался. Очень испугался. До холода в животе и спазм в горле.

Однажды ему пришло в голову, что ничего хорошего Ольга заснять не могла, поскольку на город тогда уже опустились синеватые сумерки, а в проходном дворе было простонапросто темно, но Первухина предъявила ему запись. Видимо, камера в мобильнике была высокого качества, потому что все было прекрасно видно, и он, Алик, был, безусловно, сразу узнаваем.

А может, пусть Ольга выложит видео в Интернет? Всегда есть возможность сказать, что это монтаж. Сейчас как хочешь можно обработать запись. Пусть докажет, что это было на самом деле. Троица Рыбы будет молчать, потому что четыре тысячи, которые они с него сняли, это вам не четыре рубля. Понятно, что дома Алик сказал, что на него в подворотне напали незнакомые ребята, а ведь можно в конце концов рассказать, как все было на самом деле, и не слезливой матери, а отцу. Он наверняка найдет управу на эту паршивую Рыбу!

Кстати, те шрамы и синяки, которые он на следующий день принес в класс, его действительно только украсили. Все были убеждены, что Алик Рогачев не просто с кемто подрался, что само по себе уже вызывает уважение, но и, конечно же, вышел из единоборства победителем, поскольку иначе просто и быть не могло. Вера охала и ахала над его синяками, а он демонстративно и красиво отмалчивался: мол, их происхождение — не ваше девчачье дело, а суровое мужское.

Сейчас он тоже выглядит не лучшим образом, но в классе наверняка только одна Ольга сразу догадалась об истинном происхождении его очередных синяков и ссадин. А потому все же будет гораздо лучше, если она не станет выкладывать в Интернет свое видео. Пожалуй, стоит ее пригласить вечером прогуляться и даже какнибудь красиво поцеловать. Пусть думает, что он начинает в нее влюбляться. Так оно надежней будет!

А что же Вера? Пока ничего. Пока Булат не раскрутит свою группу и пока она не победит группу филимоновских ненавистников, он, Алик, к Вере не подойдет. Както это не того… Работает против его имиджа. Одноклассники подумают еще, что он любитель коротких ног… Хотя… не такие уж они у Веры и короткие… Просто не от ушей… А кто сказал, что девичьи ноги непременно должны быть двухметровой длины? Ему, Алику, например, нравятся миниатюрные девчонки, а вовсе не такие дылды, как Ольга. Но придется пока с Ольгой. Но не вечно же! Какнибудь все переменится… Главное, чтобы Илюха со своей группой побыстрее раскачался. А пока можно поискать с инете какоенибудь красивое стихотворение о любви для Веры. Она ни за что не догадается, кто пишет ей стихи на стене булатовской группы.

Когда прозвенел звонок на урок, Вера поняла, что Новиков сегодня уже не придет. Конечно, он мог и опоздать… Нет, не мог… Чтото она не припомнит такого случая, чтобы Серега опаздывал в школу. Хотя… с другой стороны, она никогда не замечала его: опаздывал он, нет ли — это ее никогда не интересовало. В этом он был прав, когда произносил свою речь на крыше башни. Удивительно, но она помнила все, что он ей говорил. Казалось бы, была почти в невменяемом состоянии, а в мозгу все будто навечно отпечаталось.