Юлия Колесникова - Разрешаю себя ненавидеть

Глаза Ирвинга предупреждающе и недобро блеснули. Словно я посмела ему перечить — ему!!! Но в то же время Ирвинг сдерживался, понимая, что в принципе он-то мне никто.

— Думаю, что мое. Ты почти моя сестра, и мне не все равно, как и с кем, ты себя позоришь!

Рашель села заинтересовано на месте, другие же ученики начали прислушиваться к нам, некоторые даже подошли ближе. Все чувствовали что приближается скандал. И от этого внимания мне стало ужасно стыдно. Меня позорил пока что лишь Ирвинг, и то, наверняка чтобы я поняла, как ужасна и как низко упала после него. Меня даже начало трясти, так как такой низости я от него не ожидала.

— Да как ты вообще смеешь мне такое говорить! Ты… ты… — я сдержала в себе все то, что хотела сказать, лишь потому, что связь с ним, опорочит лишь меня и родителей, но вовсе не его. Хотя на миг мне показалось, что Ирвинг верит, будто бы я сейчас все расскажу. — Я не буду слушать эту лицемерную мерзость!!!

Моя радость от осознания его ревности довольно быстро улетучилась. Он не смел так себя вести, и все же продолжал меня позорить. Ирвинг вел себя, как и раньше — все должно было быть, как он о том решит. Его не интересовало, как это не честно по отношению ко мне, после того, как я предлагала наладить наши отношения, предлагала перемирие, которое он откинул холодно и безразлично. А теперь он имеет наглость не просто ревновать, а предъявлять право на собственность. То есть меня!

— Будешь, Ирвинг нагло усмехнулся, и мне показалось, что толпа наших одноклассников качнулась в мою сторону. — Или тебе так уж неприятно слушать правду?

— Чью правду? Твою? — кровь бросилась мне в лицо, и словно иголки прошлись по телу от обиды и отвращения. — Только не от тебя, лживый, развратный гаденыш!!!

Я развернулась и пошла прочь, пробираясь сквозь неровные ряды своих одноклассников и их взгляды которые сопровождали меня — вот что это были за иголки которые впивались в мою кожу. Некоторые не понимали в чем дело, другие потешались, третьи мне сочувствовали. Мне стало ужасно плохо, но я даже не подумала о том, что завтра все они будут меня обсуждать.

Я знала, что никто, кроме Рашель, не догадывается, что на самом деле происходило, потому меня мало интересовало, как завтра в школе начнут называть меня. Скорее всего малявкой, которая вечно не может дать отпор Ирвингу, или вообще скажут что я сама к нему прицепилась… в любом случае это будет хорошо. Потому как никто не будет знать, о чем сегодня говорили мы с Ирвингом на самом деле. И что его слова были для меня наказанием за то, что я действительно продолжаю жить, забыв его.

Стоило мне достигнуть кромки леса, и я побежала вперед чувствуя, как слезы подступили к горлу с обжигающим холодным отчаянием. От которого разрывалось мое сердце все то время, что мы с Ирвингом не вместе. И мне очень не хотелось, чтобы беззастенчивые чужие глаза могли заметить как я плачу.

Ирвинг все так же вел себя, как и раньше. Я была ему не нужна, но в то же время, Ирвингу была не приятна мысль, что я могу принадлежать кому-нибудь кроме него. Собака на сене. Он так и не отпускал меня. И к тому же наказывал за это.

Пробежав довольно много, я упала на колени, а потом повалилась на траву, зная, что здесь меня уже никто не увидит. Слезы хлынули почти тут же, потому что я слишком давно их сдерживала. Я понимала, что мое одиночество будет недолговременным, или Рашель или кто-то из девочек все равно пойдут искать меня, но шаги по лесу раздались слишком быстро, чем я предполагала. Кто-то быстро бежал в мою сторону, пробираясь сквозь деревья и сокращая себе дорогу. Наверняка Рашель, решила я, и потому не стала притворяться, что со мной все в порядке. К тому же поплакал я недолго и слезы начали подсыхать на лице на свежем ветерке. Да и к тому же, какой смысл, Рашель должна была все понять, она одна видела мое лицо, когда я говорила с Ирвингом, уж тогда-то она должна была заметить, всю гамму эмоций которую я ощущаю к Ирвингу. Она ведь и раньше должна была хоть что-то замечать. А сегодня, общая картинка должна была у нее сложиться уже тогда, когда я пошла, гулять со Стэнли.

Но руки, которые оторвали меня от земли были крепче. Увидев что это Ирвинг, я тут же испугано отбилась от него и снова начала убегать. Он мог мучить меня, но я не хотела, чтобы он видел мои страдания. Хоть что-то должно было быть моим, к чему он не имел права прикасаться. Только я не учла, что Ирвинг бегает быстрее — я никогда не могла его догнать. Нагнав меня в три шага, Ирвинга крепко прижал к себе и на несколько секунд мы повалились на землю, но он все сделал так, что его тяжесть не придавила меня. Я билась, не желая видеть его. Ирвинг при этом что-то ласково и успокаивающе шептал. Я уже не могла плакать или сопротивляться, но все выходило почти произвольно — слезы текли, а пальцы болезненно вцепились ему в плече.

— Отстань! — кричала я, — Я тебя ненавижу! Ненавижу!!!

— Я знаю, — глухо шептал Ирвинг, поднимая меня на ноги, а потом, прижимая к себе, успокаивая, пытаясь целовать. — Прости меня, прости. Я идиот!

Я задыхалась от слез и от Ирвинга. Слезы текли, и я все еще всхлипывала, но слова Ирвинга и его глаза, словно призывали к спокойствию.

Посмотрев на него, осознано, я несколько мгновений разглядывала его, он в ответ, и впервые в его зеленых глазах не было напора. Он ожидал, мучительно и терпеливо, когда я задам свой вопрос. Его явно снедала тревога и он… он боялся того, что может услышать от меня.

— Почему?

Ирвинг поднял свою руку и стер с моих щек влагу от слез, но я напряглась под его ладонью, ожидая, что он скажет. Мне нужно было услышать причину, по которой я должна его выслушать.

— Потому что люблю тебя, — хмуро сказал он, словно это было предательством, но следующие его слова были более наполнены чувствами: — И потому что глупец и ревнивец! И еще я не умею прощать. Но я не могу без тебя. Я уже не выдерживаю без тебя, и не хочу отдавать другому.

Я закрыла глаза и покачала головой, не веря ему и не желая слушать. Ирвинг же подвел меня к дереву, не выпуская из своих рук, и когда я почувствовал спиной твердую поверхность, мне стало легче держаться на ногах, потому что слова Ирвинга сделали мои ноги желейными. Невесомыми.

— Я тебе не верю, — прошептала я, заглядывая ему в глаза, чтобы он понял, насколько это правдивые слова. Говоря это я ни на миг не покривила душой. Я ему не верила, я его ненавидела… я была его.

— Не злись на меня, — с мольбой в голосе он взял мои руки и приставил к своему лицу. — Мне так много нужно тебе рассказать…

— Но ты меня ненавидишь… — слабо возразила я, хотя в это время подушечки моих пальцев с затаенной жадностью ощущали его гладкое лицо, словно хотели проверить, не украли что-либо те чужие девушки, у которых было право к нему прикасаться.