Юлия Колесникова - Разрешаю себя ненавидеть

В тот день я впервые узнала, что есть ненависть с первого взгляда. Если я думала, что в доме он будет другим, то ошибалась.

Родители тепло обнимали брата и сестру Етвудов, и начали знакомить их с моими братом и сестрой, не смотря на то, что младшие уже и так времени не теряли. Я зашла в коридор, как раз во время этого трогательного момента. Я поставила коробку, и негодуя про себя, стала в стороне. Когда очередь дошла до меня, Майя улыбнулась мне, так как и на улице. Майя как оказалось потом, была добрейшим существом, потому они с Етьен так дополняли друг друга. Ей вообще не шел черный или серый цвета, и теперь с распущенными волосам она была такой трогательной, и милой, что ее хотелось обнять. Пока что объятья не были уместны, как считала я. Для родителей было другое дело.

А Ирвинг смерил меня тяжелым взглядом, от которого мне захотелось закрыться руками, и когда он сухо кивнул, я ответила тем же, снова, удивившись той волне вражды, что исходила от него. Такое со мной было впервые.

— Это наша старшая дочь — Флекс, — сказала мама, даже не заметив нашей напряженности. — Вы будете учиться вместе. Как я понимаю, ты пропустил один год учебы, и из-за этого остаешься на последний год вместе с младшими?

Никто кроме меня не отметил, как дернулся рот Ирвинга при этом упоминании. Я мстительно улыбнулась про себя, и тут же почувствовала вину. У него ведь погибли родители! Нельзя так относиться к парню, ведь ему и так тяжело. Может он и не такой кретин, как кажется сейчас. Вполне возможно, что выспавшись, завтра, Ирвинг покажется мне совершенно иным человеком.

— Да, — сухо отозвался он, и не стал ничего объяснять. Но кое-что отличало этот ответ, от того, что он бы дал мне — Ирвинг постарался скрасить свои слова улыбкой. Красивой такой, журнальной улыбкой. Мама была польщена. Я закусила губу, чувствуя подвох и тяжесть этой улыбки.

— Твоя комната возле комнаты Флекс, так что она тебе все покажет. А Майей займется Етни, — мама повернулась к бледной девочке, и потрепала ее по щекам. Лицо Майи залил румянец, и я поняла, как же ей этого видимо не хватало — тепла, и того чтобы ее любили. Ирвинг не выглядел как человек, который очень-то будет заботиться о такой стороне потребностей другого человека, даже если это его сестра. — А мы позабираем все вещи. Надеюсь вам понравиться, как я обставила ваши комнаты.

— Ну, кончено же миссис Хаттон, — Ирвинг взял маму за руку, и я увидела совершенно иного Ирвинга, чем тот, который предстал передо мной — очаровательного юношу, в которого без памяти должна влюбиться каждая девушка города. Сейчас меня стошнит.

— Ой, да зови нас Патрик и Ерика, — весело хлопнул его по плечу отец. Я ощутила прилив гордости за него — даже в самые сложные времена он оставался добрым и искренним. Теперь у него будет два сына, как он о том и мечтал. И отец видимо хотел, чтобы семьей мы стали уже. Для него это было нормально, уже считать Етвудов своими детьми. Я бы так не торопилась, по крайней мере, все в Ирвинге сопротивлялось этому. И почему это было понятно лишь мне?

— Спасибо, Патрик, — без смущения отозвался Ирвинг, и с уколом в сердце я поняла, что являюсь единственным человеком, который не понравился ему в этом доме. Его ненависть меня теперь не просто поражала, а задевала.

— Пойдем, — хмуро бросила я и поспешила наверх. Ирвинг догнал меня быстрее, чем я ожидала. И если я думала, что он начнет разговор, чтобы хоть казаться милым, то ошибалась. Тяжелое молчание Ирвинга злило меня еще больше, и видимо одну меня отягощало.

— Внизу столовая, гостиная, кухня и кабинет отца. Третий этаж принадлежит родителям целиком. А второй наш — то есть детей. — сквозь зубы процедила я, понимая, что хотя бы должна изобразить гостеприимство.

— Ваш этаж, — иронично поправил Ирвинг, и я оглянулась на него, чтобы понять, что он имеет ввиду. Смуглое лицо и яркие зеленые глаза были обращены ко мне. — Я в отличие от вас, себя ребенком не считаю.

— Повторяй это чаще, может и остальные поверят, — вдруг огрызнулась я, а когда поняла, что говорю довольно таки ехидно, момент почти перемирия был упущен.

— Чтобы не возникало вопросов — я не по своей воле пропустил год в школе, — процедил он, тут же утратив всю легкость в голосе, что была до этого, и даже ироническую улыбку. Проступила тяжесть на его лице, глаза стали старше, и темнее. Мне стало неуютно рядом с ним, потому что я почувствовала его боль и усталость.

— То есть, хочешь сказать, что ты не тупой, и тебя вовсе не поэтому оставляют? — кинула я и пошла дальше по лестнице, уже не смотря на него.

Ярость Ирвинга докатилась до меня теплом его тела, оказавшегося рядом слишком близко и быстрее, чем я успела отстраниться. Он развернул меня на верхней площадке и заставил посмотреть на него. Я уже давно так близко не видела лица парня, и от этого мне стало неуютно смотреть на него. Слишком интимно близко, для такого знакомства.

— Не будь грубой, деточка. То, что я не оценил прелесть твоих кристально серых глаз и розовых губок, еще не значит, что стоит меня обзывать тупым, — сказал Ирвинг мне и, продолжая смотреть на него вот так с близка, я поняла, что он намного интереснее, чем казалось на фотографиях. Но вовсе не его привлекательность заставила меня задохнуться, а ярость. Я скинула его руку, и подалась на шаг назад.

— Какую прелесть!? — возмутилась я, — Может это тебе нужно быть вежливей, это все же мой…

И тут я замолчала, понимая, что едва не сказала нечто ужасное, и непростительное.

— Ну, — лицо Ирвинга стало в один миг темным, замкнутым и почему-то довольным, словно он только и ждал, когда я скажу что-либо подобное, чтобы иметь настоящую причину меня ненавидеть. — Говори, что хотела. Твой дом? Поверь, я это прекрасно знаю. И здесь лишь из-за Майи. Доучиться я мог и в Австралии.

Я почти открыла рот, чтобы извиниться, но не стала этого делать. Он сам был виноват, и мои слова только ответная реакция на его. Не понятным было одно — почему эта реакция такая бурная.

— У тебя своя отдельная ванная, а так же огромнейший шкаф. Окна комнаты выходят частично на море. Другое закрывает дерево во дворе, но внизу видно сад.

Это я протарабанила ему в лицо, как уставший гид, который рассказывает одно и то же изо дня в день, и мечтает об отпуске. При этом Ирвинг так и не отпустил второй руки с моего предплечья. Я начала нервничать, лицо его даже не дернулось. Оторвав от меня свою руку, он пропустил меня вперед, чтобы я показывала куда идти.

И хотя мне было неприятно осознавать, что когда он шел сзади, я чувствовала себя при этом незащищенной, это было лучше, чем прожигать в его спине дыру. И когда уже казалось коридор не кончиться, мы дошли до наших дверей. Я только мельком глянула на свою, чтобы убедиться не оставила ли Етни под нею корзину с нижним бельем. Хорошо, что она была забывчивая, мне бы не хотелось видеть его гадкую ухмылку по этому поводу. Даже еще толком не зная его, я уже могла понять, что так бы и было. Ирвинг бы не упустил такой возможности сказать мне что-то плохое. Он меня ненавидел.