Барбара Брэдфорд - Волевой поступок

Одра знала, что ей придется зарабатывать себе на жизнь, даже если она уедет к братьям в Сидней. И она хотела делать это в качестве медицинской сестры. По словам Уильяма, найти для нее работу в больнице было бы нетрудно. Он писал, что в Австралии не хватает сестер, и это еще больше укрепляло ее решимость.

Удобный случай представился весной 1923 года, вскоре после того, как начался второй год ее работы в больнице. Старшая сестра ушла на пенсию, и ей на смену была назначена другая. Звали ее Маргарет Леннокс. Она относилась к новому типу женщин с очень современными и, как уверяли некоторые, даже радикальными взглядами. Она была хорошо известна на севере Англии своей страстной поддержкой реформ в сфере социального обеспечения матери и ребенка и своей увлеченностью борьбой за права женщин в стране.

Ее назначение вызвало всеобщее возбуждение в больнице: всех интересовало, наступят ли перемены. И они наступили, ибо, как известно, новая метла метет по-новому. Так был установлен новый режим – режим Леннокс.

Внимательно наблюдая за происходящим, Одра решила, не теряя времени, попроситься на курсы медсестер. Насколько она слышала, Маргарет Леннокс с одобрением относилась к молодым и честолюбивым девушкам, хотевшим чего-то добиться в своей жизни, и прилагала все усилия, чтобы поощрить их и оказать им всяческую поддержку.

Через две недели после того, как старшая сестра Леннокс приступила к своим обязанностям, Одра написала ей письмо. Она подумала, что такая тактика будет более успешной, чем личное обращение. С самого своего приезда старшая сестра Леннокс развернула бурную деятельность и постоянно была окружена больничным персоналом.

Меньше чем через неделю после того, как Одра оставила свое письмо в кабинете стройной сестры, ее вызвали для беседы. Беседа была живой, краткой и предельно деловой. Через десять минут Одра Кентон вышла широко улыбаясь. Ее просьба была удовлетворена.

С ее способностью быстро усваивать новое Одра в скором времени стала лучшей ученицей в больнице, и за ней укрепилась репутация человека, преданного делу. Новая работа и занятия показались Одре не только требующими отдачи всех сил, но и интересными. Кроме того, она обнаружила в себе желание лечить людей, а это значило, что быть сестрой милосердия – ее истинное призвание. На маленьких пациентов, с которыми Одра легко находила общий язык, она изливала всю любовь, спрятанную в глубине ее души и не находившую выхода после отъезда братьев.

Теперь, вспоминая все это, лежа в траве на вершине холма над рекой Юр, Одра думала не о своих дипломах и успехах в больнице за последние четыре года, а о Фредерике и Уильяме.

Ее братья так и не прислали за ней.

Они не смогли скопить денег ей на дорогу.

Для мальчиков обстоятельства сложились неудачно. Фредерик два раза тяжело болел пневмонией и, по-видимому, очень ослаб. Кроме этого, он, так же, как Уильям, не имел ни профессии, ни навыков в какой-либо работе. Им с большим трудом удавалось заработать себе на жизнь.

Одра вздохнула и пошевелилась, затем села и, открыв глаза, долго моргала от яркого солнца. Беднягам Фредерику и Уильяму так и не улыбнулась удача. Их письма, которые теперь приходили редко, были проникнуты унынием. Одру почти оставила надежда когда-нибудь приехать к ним в Австралию. Она продолжала тосковать по ним и думала, что эта тоска останется с ней навсегда. В конце концов, они были ее единственными родственниками, и она их очень любила.

Работа в больнице приносила ей удовлетворение, за что она была благодарна судьбе, но этого было недостаточно. Чувство изоляции, ощущение того, что она никому не нужна, что у нее нет семьи, делало ее жизнь скучной и неполной. По временам это ее очень угнетало, несмотря на столь ценимую ее дружбу с преданной Гвен.

Одра встала и устремила взгляд на другой берег реки.

За эти несколько часов освещение изменилось, и Хай-Клю казался построенным из отполированного бронзового камня. Он словно был окружен золотистым сиянием и мерцал вдали, подобно миражу. Даже сады на фоне розового заката играли золотистыми бликами. Вся ее жизнь до этого дня – по крайней мере, самая счастливая ее часть, все самые дорогие воспоминания были связаны с этим старым домом. Чувство глубокой нежности охватило Одру, и она поняла, что никогда не перестанет тосковать по Хай-Клю и по всему, что с ним связано.

И вот они снова вместе, сидят в кафе «Коппер Кетл» в Харрогите, она и Гвен.

Одра с трудом верила, что они наконец встретились после долгих недель разлуки. Девушки не виделись с начала июня. Этот жаркий и душный субботний день пришелся на конец августа, конец лета, только сейчас Гвен смогла выбраться из Хорсфорта, чтобы встретиться со своей лучшей подругой. Но приехать в Рипон она не могла – это было слишком далеко. Написав Одре письмо, Гвен попросила подругу встретить ее на полпути. Одра сразу же согласилась, отправив ей записку с обратной почтой.

Теперь, раскрасневшаяся от счастья, Одра смотрела на сидящую напротив Гвен и улыбалась.

– Я так рада видеть тебя. Я в самом деле скучала по тебе.

– Я тоже скучала. – Ангельское личико Гвен, усыпанное веснушками и такое жизнерадостное, лучилось весельем. – Я до сих пор чувствую себя ужасно виноватой оттого, что не смогла провести с тобой твой день рождения… – Гвен остановилась на полуслове, нагнулась к стоявшей у ее ног матерчатой сумке и стала в ней рыться. Наконец она извлекла из нее что-то завернутое в яркую синюю бумагу и перевязанное алой лентой.

Шутливо-широким жестом Гвен протянула сверток через стол Одре.

– Как бы там ни было, это подарок тебе ко дню рождения, душечка. Я так и не сводила тебя на танцевальный вечер в «Палм-Корт», так что пришлось купить тебе кое-что взамен.

– Ты не должна была этого делать, – запротестовала Одра, но было видно, что она в восторге от подарка. Ей так давно никто ничего не дарил, и в день рождения тоже. Ее лицо светилось, а яркие голубые глаза искрились счастьем, когда она с нетерпением маленького ребенка развязывала ленту и разворачивала сверток.

– Ах, Гвен! Набор красок! – Одра подняла на подругу взгляд. – Как замечательно! И как кстати. Мне действительно нужны новые краски. Большое спасибо. – Она любовно пожала лежащую на столе руку Гвен.

Теперь довольство разлилось по лицу Гвен.

– Я ломала голову, пытаясь придумать что-то… что… ну что было бы к месту, – сказала она. – Ведь тебе так трудно угодить. Знаешь, так получилось, что, когда я смотрела на ту акварель, которую ты нарисовала для моей мамы на прошлое Рождество… дерево, отражающееся в пруду, меня внезапно осенило. Насчет красок, я хочу сказать. Я подумала – это именно то, что нужно Одре. Это будет практично и вместе с тем это обрадует ее.