Маша Царева - Жизнь на каблуках

– Сто пятьдесят, – равнодушно бросил он.

– Я вам потом все объясню. – Я нырнула в спасительно теплый салон. – Умоляю, поехали.

– Сто пятьдесят на всю ночь, – уточнил он, – а то знаю я вас, пару часиков поработаете – и до свидания. И учти, я люблю анальный секс.

Я даже вспотела, когда поняла, что он имеет в виду. Странное это ощущение – губы посинели от холода, пальцы превратились в ледышки, а на спине танцуют струйки пота.

– Но я не проститутка! Мне просто надо уехать! Вы не понимаете, меня ограбили! За мной гонятся. – Я сама понимала, насколько неправдоподобно звучат мои слова. Девушка в шубе и алых открытых туфельках на босу ногу, ярко накрашенная, без сумочки, ловит машину поздним вечером на оживленном шоссе. Ну что еще он мог подумать?

Он вздохнул, перегнулся через меня, открыл дверцу «Сааба» с моей стороны и спокойно сказал:

– Проваливай, дешевка. Еще истеричек мне не хватало! Истеричка у меня жена.

Я выбралась из машины и растерянно огляделась по сторонам. Больше всего на свете мне в тот момент хотелось оказаться в теткиной пропахшей борщами и консервированными соленьями квартире. Залезть в облупленную ванну, наполненную горячей водой, закрыть глаза. И чтобы на табуреточке возле ванны стояла чашка дымящегося кофе и бутерброд с маслом и сыром. Мне всегда нравилось в ванной есть – такая вот странная привычка с детства. Тетка меня за это почему-то ругала – хотя я не понимаю, что в этой странности плохого? Так вот, я бы наворачивала бутербродик и расслабленно мечтала о том, как когда-нибудь приеду в Москву и стану известной танцовщицей. И будет у меня нежно-розовый, как у Барби, лимузин и два телохранителя за спиною. Я буду взрослая и шикарная, счастливая, красивая, шальная.

И вот я, взрослая и красивая, в шикарной норковой шубе, которая не принесла мне счастья, скорее наоборот, в туфлях с открытыми пальчиками, стояла посреди незнакомого мне равнодушного зимнего города и не знала, что делать. Стоило мне подумать о толстом бутерброде с сыром, как желудок ворчливо потребовал своего. Я вспомнила, что последний раз ела в поезде. Классический завтрак путешественника, которым снабдила меня заботливая тетка, – вареная картофелина, соленые огурчики и шоколадная конфета.

– Эй, девчонка, прыгай сюда! – Взвизгнув тормозами, передо мной остановилась заляпанная грязью «девятка». За рулем – молодой улыбчивый парень в немодной кожаной кепке, на заднем сиденье еще двое. И все, смеясь, смотрят на меня.

– Извините, – пробормотала я, отступая на несколько шагов.

– Замерзла небось! – посочувствовал он. – Ну иди к нам, дорогая! Мы тебя накормим!

– И напоим! – Мужчина, сидевший за спиной водителя, продемонстрировал мне початую бутылку водки.

– Не боись, все по высшему разряду. И хата у нас своя есть. И заплатим, не обидим.

Я молча развернулась и пошла прочь, в темные дворы. Оставаться на освещенном шоссе опасно, я слишком заметна.

И похоже, в этом городе мне никто не станет бескорыстно помогать.

Замерзла я так, что перестала чувствовать собственные ноги. Зубы отбивали чечетку, меня колотило, а вокруг были незнакомые темные дворы, чужие дома.

Я вошла в первый попавшийся подъезд – там хотя бы должна быть батарея. Погреюсь, обдумаю все спокойно. Светлый чистый подъезд встретил меня спасительным теплом. Но радость моя оказалась преждевременной: не успела я осмотреться по сторонам, как на меня, точно бойцовский петух на чужака, налетела воинственно настроенная консьержка.

– Вали отсюда, прошмандовка! – с ходу начала она, даже не попытавшись разобраться, почему красиво одетая девушка оказалась в чужом подъезде в таком виде.

Бойкая старушенция – синькой крашенные волосы, белесые маленькие глазки, крепко сжатые кулачки в пигментных пятнах.

– Но я вовсе не…

– Здесь приличный подъезд, а не общественный туалет, – перебила она. – Проваливай, пока я милицию не позвала!

– Мне бы только погреться…

– В другом месте грейся, шалава! – отрезала вредная бабка, и я поняла, что спорить с ней бесполезно. Лучше попытать счастья в другом подъезде.

Но агрессивно настроенные консьержки, будто клонированные с синеволосой вредной бабки, поджидали меня в каждом подъезде, в который я заходила в поисках тепла. Может быть, их по этому принципу набирают на работу? Так, ваши волосы крашены синькой, вы лаете, как злобный бродячий пес, вы бессердечны и умеете тупо настоять на своем, не желая выслушивать разумные аргументы? О’кей, вы нам подходите, будете работать консьержкой.

Толкая дверь очередного подъезда, я действовала машинально, не рассчитывая на удачу. Как же подпрыгнуло мое сердце, когда я увидела, что будка охранницы пуста! Дверь открыта, в стеклянной будочке горит свет, на столе лежат очки в пластмассовой оправе и газета. А самой бабки нет! Наверное, в туалет вышла. Опрометью я бросилась по лестнице вверх. Откуда только силы взялись? Остановилась я только на площадке между четвертым и пятым этажом. Села на корточки, пытаясь успокоить разбушевавшееся дыхание, замерла. Вот, еще один барьер взят. Я не замерзну на улице, не отморожу ноги.

Несмотря на то что в подъезде было относительно тепло, я никак не могла согреться. В конце концов я решила, что сидеть на корточках в ожидании появления очередной синеволосой гарпии, которая с позором выставит меня вон, глупо. Никаких других перспектив я не видела. Поэтому решила выжать из этого подъезда по максимуму – хотя бы согреться. Я поднялась с пола, потрясла затекшими ногами, привычно размяла руки. Что может согреть лучше танца? К тому же это единственное, что я умею делать.

Танцевала, как ни странно, с удовольствием. Может быть, окончательно сошла с ума? Придерживаясь одной рукой за высокий подоконник, чтобы не потерять равновесие, я весело взмахивала ногами. Взмах, поворот, зажигательное вращение бедрами, еще взмах, руки вскинуть вверх, на манер танцовщицы фламенко. Танец – это волшебство, танцующему все нипочем. И вот мне уже жарко (жаль, что нельзя скинуть шубу, в мои планы не входит стриптиз), и на моем лице цветет улыбка – вы никогда не замечали, что почти все танцовщики лучезарно улыбаются во время своих выступлений? И это не та неестественная улыбочка, которой одаривают зрителя культуристы, нет, наша улыбка солнечная, и идет она от самого сердца. Взмах ногой, шаг вперед, плечи отводим назад. Какая чудесная импровизация, нечто в латиноамериканском стиле, под музыку, которая была слышна только мне.

И я настолько увлеклась этой музыкой, звучащей внутри, что не заметила, как у меня появился изумленный зритель. И опомнилась, только когда он окликнул меня:

– Девушка! Что это вы тут делаете?!

Я остановилась как вкопанная. Так, наверное, чувствует себя злостный прогульщик, пойманный строгим учителем математики на заднем дворе школы с дымящейся сигаретой в руке.