Татьяна Тронина - Секрет нового имиджа

Хлопнула подъездная дверь, и на улицу выскочила Олина мама, кутаясь в широкий халат.

– Оля, я тебя целый день жду! – с возмущением воскликнула она. – Хотела уже в милицию звонить. Смотрю в окно – а вы тут стоите под окнами, болтаете. А ну, марш домой! Муся, и тебе от родителей достанется на орехи.

– Я это тоже предчувствую, – скорбно ответила Муся. – Теть Люб, вы не переживайте, с нами все в порядке, и мы ничего плохого не делаем. Скорее даже наоборот.

– Ладно, – сказала Олина мама совсем другим голосом. – Ох и беда с этим переходным возрастом! Оля, пошли!

– Иду, мамочка! – громко сказала Оля, и, обернувшись к Мусе, произнесла шепотом: – Но кто меня запер на крыше, мы так и не выяснили.

– И кто направил к тебе мальчишку с посланием! – кивнула Муся. – Все очень таинственно и загадочно.

– Может быть, правда – Никита? – с сомнением пробормотала Оля.

Дома она, несмотря на позднее время, набросилась на еду. Съела тарелку супа, закинула в себя три котлеты, уничтожила миску салата из огурцов и выпила полчайника чая.

– Бедный ребенок, – вздохнула мама, глядя на то, как ее дочь с аппетитом ест. – Такое впечатление, будто ты целый день не ела.

– Так оно и есть, мама, – согласилась Оля, но потом спохватилась: – Нет, мы, конечно, перекусили в гостях у нашей старой учительницы, но все это несущественно. Ты ведь знаешь, как сейчас старики на пенсию живут…

– Да, знаю, – кивнула мама. – Кстати, завтра мы идем к бабушке.

Боря Фещенко не спал всю ночь – его мучили кошмары. Три раза он выходил на кухню попить воды и два раза слушал радио. Правда, по радио ничего интересного не было – несколько раз сказали про погоду, какая она будет завтра и чего от нее ждать этим летом, потом передавали заунывные песни, наверное, вместо колыбельных, а еще долго и нудно рассказывали, как правильно медитировать.

Что такое медитировать, Боря примерно знал – это когда ни о чем не думаешь и тупо смотришь в одну точку. Но тут он решил, что это медитирование как раз может ему очень помочь. Он сел в позу «лотоса», скрестив ноги, сложил ладони у груди, уставился прямо в духовку газовой плиты и попытался расслабиться и ни о чем не думать, как советовали по радио.

За стеклом духовки царила полная темнота, и смотреть в нее было довольно-таки неинтересно и даже неприятно – впечатление было такое, будто смотришь куда-то в глубокий колодец, которому нет конца и краю. А главное, не думать не получалось.

В голову лезли мысли об Эле и о том, что он потерял ее навсегда. Такая девушка, как она, не захочет иметь дело с преступником. Боре было уже все равно – заберут ли его в милицию, или Толян с Лёнчиком придут к нему мстить (Толян наверняка не простит такого с ним обращения, особенно после того, как пролежит целую ночь связанным на стадионе). Эля никогда уже не поздоровается с ним, Борькой, пройдет мимо, презрительно сжав губы. И правильно сделает, нечего было ради денег во всякие авантюры пускаться.

Толян хитрый и жестокий, ему нравится мучить людей, причем используя их привязанности. Ну да – осенило юношу, – этот бандит хорошо понял, как дорога Боре Эльвира. А вдруг он использует свое знание!

Борька увидел в глубине духовки страшную картину – как Толян узнает, где живет Эля, и совершает что-нибудь такое, что причинит ей боль. Толян знает, что если Эле будет больно, то и ему, Борьке, тоже.

– Этого нельзя допустить! – твердо решил Боря Фещенко. – Надо что-то придумать!

Из духовки вдруг вынырнуло строгое лицо Пал Петровича Нечипоренко и сказало грозно, шевеля усами: «Ты еще увидишь у меня небо в алмазах, Фещенко!» И духовка заискрилась яркими огнями, как звездное небо ночью.

– Борис! – На кухню вышла Роза Ивановна, Борькина мать. – Ты что это тут делаешь?!

Ее сын сидел в странной позе на полу, сложив ладони у груди, и что-то тихо бормотал, словно молитву читал.

– Борька! – заплакала мать. – Да ты лунатик, что ли! Сидит на полу, на плиту нашу молится. Ой, нет мне счастья в жизни – единственный сын, да и тот с ума сошел!

– Мама, мне не спалось просто! – вскочил Борька, перепуганный. – Я это… медитировал.

– Чего? – подозрительно сощурилась мать.

– Ну, как индийский йог.

Как ни странно, это объяснение еще больше расстроило Розу Ивановну.

– Ах как индийский йог, – убитым голосом повторила она. – Тогда понятно, почему ты молился. Борька, признавайся, ты в секту вступил, да? Ну, к этим, которые в оранжевых рубашках с барабанами бегают и «харе Кришна, харе Рама» поют? Я передачу смотрела, как ребят всякие негодяи в секты затаскивают и они потом словно лунатики делаются.

– Мам, да ты что! – засмеялся Борька. – Мне не спалось, и я позу «лотоса» принял, как только что по радио советовали. А вдруг, думаю, поможет?

– Ну что, помогло? – спросила мать, немного успокоившись.

– Да врут они все! Есть старый способ – надо овец считать.

Утром, едва рассвело, он быстро подмел свой участок и побежал к трехэтажному зданию на соседней улице. Там находилось отделение милиции. Он сел на лавочку под стендом с портретами «Их разыскивает милиция» и стал ждать.

В восемь часов появился Пал Петрович – он шел с папочкой под мышкой и что-то тихонько насвистывал себе в усы.

– Пал Петрович! – подскочил Борька, Нечипоренко даже от неожиданности свою папку уронил.

– Фу, напугал! – рассердился он, поднимая ее. – Что опять случилось, Фещенко?

– Пал Петрович! – выпалил Борька, не давая себе возможности передумать. – Я должен сделать чистосердечное признание!

– Что сделать?

– Чистосердечное признание!

«Любовь, – пробормотала Оля. – Любовь! Любовь, почему ты не принесла мне счастья».

Сегодня был последний день перед каникулами. Лилит Антоновна раздала всем дневники с годовыми отметками, а Асаф Каюмович на последнем уроке сказал очень прочувствованную речь – о том, что надо с толком использовать каждую минуту и достойно провести это лето, чтобы потом не было мучительно больно за бесполезно прожитое время. В конце он опять приплел Достоевского – как тот в непрерывном цейтноте писал свои романы.

Все это Оля вспомнила, стоя перед зеркалом. Она пришла из школы и теперь собиралась ехать к бабушке. Мама с утра уже была у нее, но Оля не торопилась, она знала, что прежде ей необходимо совершить одно дело, отложить которое было никак нельзя.

– Любовь! – произнесла она вслух. – Как отличить тебя от обычного увлечения?

Она не дала себе труда переодеться – те же старые потертые джинсы, которые она очень любила, и летняя майка с короткими рукавами, на которой было написано по-английски: «Top Secret». Косметичку она отложила в сторону, а волосы просто расчесала. Теперь на нее смотрела обычная девочка, а не принцесса Феона. Но такая ли уж обычная?..