Инна Туголукова - Собака мордой вниз

– А вы что же? Молчали?

– Я совершенно не «кухонный» человек, не боец. Я говорила ей: «Как у вас только язык поворачивается? Я же мать вашего внука!» Которого она, кстати сказать, любила большой любовью, просто души в нем не чаяла. Второго уже не так, хоть и нянчила. А этого обожала.

Мария Брониславовна – женщина-хамелеон. Я рассказываю – мне не верят. «Быть, – говорят, – не может, чтобы такая милейшая дама…» И однажды, в минуту отчаяния, напилась я снотворных таблеток. Не то чтобы руки на себя наложить хотела, нет. От безнадежности или внимание привлечь пыталась, а в итоге загремела в Кащенко, и все осталось по-старому. Только аргумент новый ей в руки дала, мол, я всегда знала, что жена у тебя ненормальная.

– А что же муж вас не защитил? Или он ничего не знал?

– Знал, конечно, но на все мои жалобы отвечал неизменное: «Надоели вы мне, бабы, хуже горькой редьки. Разбирайтесь сами со своими проблемами».

Вот так мы и жили: растили детей, работали. Потом свекровь умерла – царствие ей небесное, хотя, я думаю, она обретается совсем в другом месте – и началась перестройка. А деньги кончились. В поликлинике у нас еще какая-то жизнь теплилась, а в КБ у мужа все сдохло – полный застой.

Парни мои тогда еще оба учились – один в школе, другой в институте. Полки в магазинах пустовали, пока кусок добудешь – язык на плечо, а есть просят все – три мужика, только успевай поворачиваться.

Я объявление в газете дала, мол, врач-дерматолог высокой квалификации, любые проблемы, анонимность гарантирую, на вторую работу устроилась, на третью – все принималось как должное. Прихожу однажды домой, ног под собой не чую, а мой благоверный сидит у телевизора и мультики смотрит. И вот тут меня обида взяла! «Знаешь, – говорю, – такое впечатление, что у меня три сына, а мужа, защитника и кормильца, нет и в помине».

Он аж зашелся в благородном негодовании, мол, не пристало потомственному инженеру трясти на базаре китайскими шмотками. Авиационные моторы конструировать – это вам не триппер с гонореей лечить. И что же он может поделать, если вокруг одни только тупые козлы? «Да, – говорю, – понимаю, тяжело тебе, благородному оленю, среди пошлых козлов».

Тут-то все и случилось. Семен ко мне на прием пришел в поликлинику, потом еще и еще. И в мыслях у меня, заезженной сорокапятилетней лошади, ничего не было – он на десять лет младше, да и вообще я совсем не из этой оперы, ну то есть совсем не из этой. Слышать ничего не хотела, даже всерьез не воспринимала. А он просто голову потерял, и чем больше я отбивалась, тем крепче ко мне привязывался. Так смотрел, такие слова говорил, что я просто соками вся истекала, боялась, пятно на халате останется.

В общем, уговорил он меня, уболтал. Кто бы мне раньше сказал, что я в своем кабинете, после работы, отдамся чужому мужчине, я бы смеялась до сердечного приступа. Но стоило ему только ко мне прикоснуться – и все стало не важно, прекратило существовать, исчезло, как таковое, – муж, дети, стыд, ум, честь и совесть – все. Осталось только желание. Такое темное и жаркое, такое яростное и неодолимое, что я сама на него набросилась, как голодная кошка. И финал сокрушительной силы будто взорвал меня мириадами осколков. Но, возвратившись обратно, они сложились немного иначе, и это была уже совсем другая женщина – не я прежняя.

Один раз испив из этого источника, я хотела припадать к нему снова и снова, томимая жаждой. Мы встречались в квартире его тетки, и мне это нравилось, черт возьми! Я никогда не была такой счастливой, такой красивой и уверенной в себе. Все время улыбалась, и люди расцветали мне навстречу. Один мой больной сказал, что возле меня язвы на его теле затягиваются сами собой. Я никому не делала плохо, ничего не лишала и по-прежнему тянула свою лямку, но жизнь моя обрела глубину и значение.

Он звал меня замуж, но это было полностью исключено: его дочка, мои парни, разница в возрасте – тысячи причин, которые даже не обсуждались. Достаточно было, что он у меня есть.

Так продолжалось несколько лет, и я потеряла бдительность. А может, Павел что-то почувствовал, стал внимательным, но только однажды он первым прочел оставленное мне сообщение.

Его реакция была для меня шоком. Он дал мне прослушать запись, и в первые секунды замешательства увидел ответ на моем лице. И так ударил кулаком в стену, что сломал руку – пястные кости. Не знаю, насколько физическая боль укротила его душевные муки, но пока мы занимались его запястьем, я успела прийти в себя. Сказала, что больные часто влюбляются в своего врача – одни дарят цветы и конфеты, другие провожают до дома, а третьи, как, например, вот этот, звонят. В чем же моя вина?

Не думаю, что муж поверил, скорее сделал вид. Я видела, как он страдает. Мы оба испугались, и я тогда впервые ужаснулась последствиям – вот этой оборотной стороне медали.

Эйфория к тому моменту давно прошла, и, видит Бог, я не хотела причинять страданий мужу и детям, не собиралась разрушать семью, ни свою, ни чужую, – меня все устраивало! Я тогда впервые задумалась о муках того, кто уходит. Если, конечно, мы не говорим о маргиналах или тех, для кого секс – это просто некий вид спорта. Здесь нет правил, каждый случай индивидуален. Это игра без победителей – все жертвы…

– И чем же все кончилось? – осторожно прервала затянувшееся молчание Соня.

– Павел словно проснулся, вышел из спячки. Сменил работу, получает теперь приличные деньги. У старшего сына две девушки – приходят по очереди, одна даже халатик свой принесла, застолбила, так сказать, территорию. И обе рассчитывают на марш Мендельсона. А он не может сделать выбор, но, сдается мне, не очень-то этого хочет. А младший живет в виртуальном мире и девушками не интересуется. Семен родил второго ребенка. Иногда мы встречаемся, потому что это часть нашей жизни. Вот такая история… А ваш мужчина, Соня? Между прочим, – оживилась Наталья Николаевна, – я тут посетовала своей подруге, что меня окружают одни идиоты. И знаете, что она мне ответила? «Если бы нас окружали нормальные люди, нам не о чем было бы разговаривать!» И это правда! Какой бы парадоксальной она ни была.

– Ну что ж, – сказала Соня. – Значит, в перспективе мне будет о чем поговорить. Ведь, если я правильно поняла, мысль об идиотах возникла у вас по ассоциации с моим возлюбленным…

«Мне тридцать четыре года, – думала Соня. – Я только что сделала второй аборт, рискуя навсегда лишить себя возможности родить ребенка, и не чувствую даже тени раскаяния. Что ж я за подлая, бессердечная тварь?»

Боль пришла позже и сокрушила ее своей чудовищной силой. Как она могла убить своего ребенка?! Оборвать крохотную, едва затеплившуюся жизнь? На что надеялась, отринув драгоценный, дарованный невесть за какие заслуги шанс? А если в третий раз чуда не случится? Но даже пусть и случится, Господи! Это будет уже другой ребенок! А этого, этого она загубила своими собственными руками! За что, Господи? Во имя чего? Кто нашептал ей в уши страшный бред? Человек, дважды ее предавший, погрязший во лжи? Как он посмел распорядиться ее судьбой? Зачем, зачем, зачем она его послушала?! Зачем, Господи?!