Ольга Агурбаш - Любовь без гарантий (сборник)

Не соединялось, не складывалось, не получалось.

Окружение отнеслось к Галке по-разному. Кто жалел, кто злорадствовал, кто завидовал. Кто-то шептался за спиной и показывал пальцем. Кто-то гнусно посмеивался и злословил. А кто-то поддержал и выразил дружеское участие. Не сказать, что ей было все равно. Наверное, нет. Окружение над всеми имеет определенную власть, и невозможно быть свободным от общества.

Галя, правда, настолько глубоко была ранена предательством своего мужчины, что все процессы, происходящие вокруг нее, воспринимала отстраненно. Ей казалось, что она наблюдает за самой собой извне. Внутри только боль, а снаружи… Снаружи можно, конечно, еще что-то найти кроме боли. Например, растущий живот. А при взгляде на себя в зеркало – еще и потухший взгляд, опущенные уголки губ, скорбную складку меж идеально красивых бровей…

Вскоре Владимир Ильич и Наталья Петровна официально зарегистрировали свой брак, а Галя, получив больничный лист на декретный отпуск и обменную карту, отправилась восвояси… В Москву, домой, в свои Люберцы. Сколь родные, столь и ненавистные…

Когда Галя изможденная, несчастная, с жалким взором и приличным уже животом появилась на пороге своего дома, отец с остервенением замахнулся на нее, зашипел ненавистью и злобой… Так, что аж губы побелели и глаза сделались стеклянными… Но ударить не решился… Испепелял взглядом и орал:

– Потаскуха! Шлюха! Тварь! При живом муже… нагулялась?! Натрахалась вдоволь?!

Тут он, правда, другое слово употребил. В выражениях-то отец никогда не стеснялся. Даже маленьких детей не стеснялся, что уж о заблудшей взрослой дочери говорить…

Галя, опустив голову, проскочила в свою комнату. Знала, что в таком состоянии разговаривать с отцом бессмысленно. Кроме остервенелой злобы и бешенства ничего не получишь.

Зашла мама:

– Что, доченька, плохи дела?

– Плохи, мама!

– Когда рожать?

– Через полтора месяца.

– В конце июня, стало быть!

– Ну да, в конце июня – начале июля… Ты поможешь мне, мам?

По тяжелому молчанию и тягостному вздоху Галя поняла: нет! Никто не поможет ей, никто.

– Ты же знаешь отца. Запретит мне подходить к ребенку и что я сделаю? – с горечью произнесла мать.

– Мам… – Галя решилась задать вопрос, который мучил ее долгие годы. Практически всю жизнь мучил. Сколько помнила себя, столько и задавалась им: – Мам, а почему ты с ним живешь? Зачем?

Мать подняла голову и посмотрела на дочь грустным и долгим взглядом:

– Люблю я его…

– Что? Что ты сказала? Мама! – Галя в ужасе закрыла рот рукой, чтобы не дать крику вырваться наружу. Крику негодования, гнева, несогласия! Отвращение и стыд, страдание и раздражение разрывали ее изнутри, и она с усилием зажимала рот, чтобы не заорать в бессильном крике непонимания и неприятия.

– Это невозможно, мама! – только смогла выдохнуть она.

Полные слез глаза, сиплый шепот, взволнованное дыхание:

– Мама, этого не может быть…

И вновь простой до банальности ответ:

– Люблю я его, дочка…

У Гали катились слезы, ком в горле не давал дышать, она хватала ртом воздух, но как следует вдохнуть никак не могла, а мать, будто и не замечая состояния дочери, рассказывала:

– Красивая любовь у нас была, Галочка! Очень красивая! Я самая счастливая женщина была на свете… Он надышаться не мог на меня, не мог наглядеться. Буквально пылинки сдувал, на руках носил. Веришь, как в прекрасной сказке жила? Целый год… Королевой себя ощущала. Засыпала под его объяснения в любви, просыпалась от его поцелуев… И каждое утро одни и те же слова произносила про себя: «Какое счастье!» Ну и дальше по разному: «Какое счастье, что я своего Ванечку встретила!» Или: «Какое счастье, что мы поженились!» Или: «Какое счастье, что мне дана такая любовь!» Целый год…

Потом ты народилась. Чудесная девочка, здоровая, активная… Отец обожал тебя.

Она прервала свой рассказ, улыбнулась, вспоминая то прекрасное время, потом продолжила:

– Подойдет, бывало, к кроватке, склонится над тобой и любуется, любуется… Ты спишь, сопишь себе спокойненько, причмокиваешь во сне, а он наглядеться не может на тебя. Стоит, умиляется…

Она опять замолчала, только тяжело вздохнула на этот раз.

– А потом… Потом, помню, кормлю я тебя грудью. Месяца три тебе уже было или четыре. Приходит Ванина сестра, Лена.

– Ну… – Галя кое-как задышала. Горло, правда, еще саднило от невыплеснувшегося крика, но поскольку внимание переключилось на рассказ матери, Галя как-то перестала контролировать свое состояние, и все само собой пришло в норму.

– А у Лены подруга была. Марина, по-моему, ее звали. Или Маша? Неважно. Так вот эта Марина или Маша очень на моего Ванечку запала. Когда мы с ним еще только женихались, она все время у него перед носом вертелась. Но только Ваня мой никого, кроме меня, не замечал. Только на меня смотрел. Будто других девушек и нет в мире… Мы поженились, а Марина эта, видно, так и не смирилась. Только все это я поняла потом, намного позже.

А тогда сижу я, кормлю тебя. День такой ясный, пригожий. И Ваня почему-то рядом, не на работе. Наверное, не его смена была. Вдруг приходит Лена и ни с того ни с сего вино мне предлагает. Да так настойчиво. Навязчиво, я бы даже сказала.

– На, выпей! Это очень полезно. И тебе, и ребенку!

Я удивилась и говорю:

– Нет, Лена, спасибо! Я пить не буду!

А она не отстает:

– Надо! Обязательно! Это я тебе из церкви… Батюшкой освященное…

И знаешь, странно мне так это все показалось. Ни в Бога у нас особо никто тогда не верил. Да и времена-то были, сама понимаешь, совсем нерелигиозные. И вдруг «церковь», «батюшка»… Я ей повторяю:

– Нет! Видишь, я ребенка кормлю. Подожди!

Она разволновалась. Разгорячилась даже:

– Ну вот, я для вас стараюсь, а вы ничего не цените!

Ну и все в том же духе.

Тут Ваня мой, чтобы ситуацию разрядить, говорит:

– Лен! Да не волнуйся ты так! Давай я выпью, раз такое дело!

И выпил. С тех пор началось! Уж к кому я только не обращалась, уж чего я только не пыталась предпринять.

Она вздохнула. Тяжело, длинно. Потом подняла на Галю глаза, полные безысходной тоски, и сказала:

– Так и живу воспоминаниями о том самом счастливом времени. Если бы ты знала, сколько счастья он мне дал…

– Мам… – Галя осторожно коснулась материнской руки. – Не верю я ни в какие наговоры, заговоры… Глупости все это.

– Так и я, дочка, не верила. Только вон оно как все обернулось. Одна бабушка сказала мне тогда: «Это, дочка, было сделано тебе на разлуку. Чтобы ты мужика разлюбила и оставила. А вместо тебя он зелье выпил. И снять-то не снимешь… Сильная колдунья, видать, поработала. Только она сама и может убрать…» А где я ее найду, колдунью-то ту? Может, ее уже и в живых-то нет…