Ирина Словцова - Зять для мамы

По внешнему виду встретившего ее у входа в ресторан Чернина нельзя было даже и предположить, что он испытывает какие-то трудности в управлении семейным кораблем. Оказалось, что это не так.

Они сели за столик, и Чернин медленно, с паузами начал рассказывать о себе…

Интуиция Марину не обманула. Евгений Борисович Чернин действительно полжизни провел за кульманом и последние лет десять, до выхода на пенсию, работал начальником конструкторского бюро в одном из НИИ оборонной промышленности. «Оборонка» разваливалась, пенсии не хватало, и Чернин, по натуре человек очень деятельный, энергичный и общительный, стал думать, какую нишу занять, чтобы не просто выжить, но и создать успешное предприятие.

Объединение, в котором он проработал не один десяток лет, захирело, но сохранялось как административная единица – сдавало в аренду свои площади. Евгений Борисович заметил, что сотрудники из всех арендованных офисов бегают в соседние продуктовые магазины и сидят на бутербродах. А поскольку он был гурманом и очень любил готовить сам, ему в голову пришла идея создать фирму по приготовлению и развозке домашних обедов в офисы. Помещение он арендовал на этой же территории – затрат на бензин практически никаких, заявок стало поступать сразу много. Позднее, когда один из главных корпусов переоборудовали в солидный бизнес-центр, он открыл на первом этаже кафе, потом такое же – в соседнем бизнес-центре. Поскольку связи у него были колоссальные еще по прошлой работе, ему достаточно легко удавалось договориться и об аренде, и о покупке оборудования в лизинг, и еще о разных вещах, о которых новичок мог только догадываться.

Именно Чернин, столкнувшись с недоброкачественной рекламой в прессе, стал инициатором создания в городе клуба рекламодателей. Характер у него был легкий, любил он играть на гитаре, так что проблем в общении он никогда не испытывал.

Мало кто мог догадаться, слушая, как Евгений Борисович приятным тенорком выводит романсы, что в его семье идет заключительный акт трагедии.

Несколько лет назад супруги Чернины потеряли единственного сына. Жена считала, что во всем виноват Евгений Борисович, так как сын, глядя, как успешно развивается отцовский бизнес, решил тоже заняться предпринимательством.

– Ради Бога, – только обрадовался Чернин, – мне как воздух нужен толковый помощник. Побудешь около меня с полгодика-год, и пожалуйста – откроем дочернюю фирму либо придумаем что-нибудь новое.

Но сын довольно иронично относился к увлечению отца «кулинарией» и предпочел «мужской, серьезный бизнес» – перегонял подержанные машины из Финляндии, здесь их доводил до ума и перепродавал. Во время одной из таких поездок он разбился.

Жена Чернина всегда была особой экзальтированной, но после гибели сына у нее обнаружилась тяжелая форма шизофрении, и она все чаще и чаще оказывалась в клинике с обострениями. Чернин понимал, что болезнь уже приняла неизлечимый характер, но никак не мог смириться с тем, что жену нельзя забирать домой. Он старался привезти ее в их опустевшую квартиру хотя бы на несколько дней. Все заканчивалось плачевно: оставшись без присмотра, она раздобывала где-нибудь спиртное. Ей было достаточно самой маленькой дозы, чтобы дать волю больному воображению. Она начинала звонить ему на работу, или его сотрудникам, или знакомым, чтобы рассказать, какой ее муж деспот и подлец. В свой последний домашний отпуск она, пока Чернин готовил ей еду на кухне, вытащила из пиджака мужа мобильный телефон и стала названивать по всем номерам, которые видела на мониторе.

После рассказа Евгения Борисовича Марине стала понятнее и дружба, и опека со стороны Чернина: это естественная потребность в человеческом общении, внимании и уважении.

Ужин подходил к концу. Официант забрал грязную посуду, поставил перед ними кофе и десерт. Как будто вместе с грязной посудой он унес и тяжелые воспоминания Чернина, потому что тот, вздохнув с облегчением, подвел итог воспоминаниям:

– Так что, Мариночка, я понимаю, что не будет у меня ни внуков, ни семейных радостей… Так вот и греюсь около чужих очагов. Я ведь Ипполита вашего к себе взял – думал, ему помогу, может, он моим делом заинтересуется. Он ведь толковый мальчишка. Жаль, что так вышло…

Помолчал, поковырял ложкой взбитые сливки, словно недоумевая, зачем они здесь оказались… И уже совсем другим – деловым – тоном спросил:

– Когда он должен вернуться?

Марина, с сожалением наблюдавшая, как он уродует десерт, ответила:

– По моим расчетам, где-то через полгода.

– Если он себе ничего другого не найдет… – Чернин увидел, как она помотала головой, и продолжал: – Мало ли, может быть, за два года у него какие-то планы появились. Вы же сами говорили, что отец им заинтересовался. Пусть ко мне возвращается. Я хочу с ним поработать. В конце концов, ну не захочет он заниматься экономикой, мы можем что-нибудь придумать с музыкальным оформлением ресторана. Как вы к этому отнесетесь?

– Евгений Борисович, я буду только рада, что рядом с этим мальчиком окажется мудрый и надежный человек и что, кроме меня, его еще будет кто-то ждать. И потом, всегда спокойнее что-то делать, если есть запасной вариант на случай неудачи.

…В тот вечер, когда Алла с изумлением рассматривала ее вечернее платье и уложенные в изящную прическу пшеничного цвета блестящие волосы, Марина познакомилась при совершенно странных обстоятельствах с человеком, который не был похож ни на одного из известных ей мужчин.

Она увидела его за соседним столиком от их с Евгением Борисовичем компании. Он был среднего роста, широк в кости и производил впечатление человека, мышцы которого, как у волка, готовы в любой момент стать капканом для жертвы. Его костюм не соответствовал «клубной форме»: он был одет в черный джемпер с круглым вырезом, подчеркивавшим открытую сильную шею, и в темно-серые слаксы. Крупную, лобастую голову с коротко подстриженными густыми темными волосами, не скрывавшими плотно прижатые к черепу уши, он наклонял чуть вперед. Светло-карие глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели жестко. Неожиданно пухлые для такого лица губы чаще всего были крепко сжаты и редко улыбались. Незнакомец появился за соседним столиком в разгаре вечера и производил впечатление зверя, решившего понежиться на травке с овечками, – так же расслаблен, снисходителен и слегка напряжен – на случай если вдруг появится такой же самоуверенный самец.

От него исходила мощная энергетика, с которой Марине никогда не приходилось встречаться. И уже через десять минут после сидения напротив этого готового к прыжку волка у нее заболела голова. Она просто чувствовала, что его энергия направлена на нее. Он разговаривал с другими женщинами, а смотрел на нее, он сдержанно им улыбался, а краем глаза следил за ней, как будто все время сторожил ее, Марину.