Елена Усачева - Влечение

Что, черт возьми, вокруг меня происходит?!

Вопросы, вопросы, вопросы! Я бродила среди них, как слепой в лесу, постоянно натыкаясь на одно и то же – кто, зачем, почему? Голова моя раскалывалась от сомнений и каких-то робких надежд. Но еще большего страдания мне добавляла покинутая мастерская.

Вот уже сколько дней прошло, но ни Макса, ни его дяди видно не было. Я тосковала, и тоска моя заполнила собой весь город до горизонта. Она плескалась на улицах, стучалась в двери, стирала цвет с домов, лизала низкое небо.

– Ты как будто бы изменилась. Странная стала.

Колосов волновался, а я равнодушно вертела в руках саблю. Даже тренировки не приводили меня в нормальное состояние, я проигрывала бой за боем. Кажется, меня собрались снимать с будущих соревнований. Мне было все равно.

Колосов заглядывал мне в глаза, пытался развеселить. А мне нужен был только Макс. Он один способен меня успокоить.

– Пашка-а-а-а, – тихо шептала я, – купил бы ты мне мороженое.

И Пашка мчался за мороженым, а я тем временем уходила в темные дворы, и он потом долго искал меня. Мороженое в его горячей руке быстро таяло.

– Дура! – сердился Колосов, вытирая руку о футболку. – Я думал, тебя украли!

– Кому я нужна? – Я стояла на той самой детской площадке около песочницы. Но прошло уже столько дождей, что никаких следов драки не осталось. Все смыли жадные дождевые капли.

– Мне нужна! – Пашка брал меня за руку и вел к дороге. – Кому я буду саблей по голове стучать?

Я слушала невнимательно. За прошедшую неделю дорога от спортзала до дома стала для меня тропой памяти. Вот здесь в прошлый раз погас фонарь… А вот тут я видела Макса с девушкой, и она, почти зайдя за угол вон того дома, дала ему пощечину… В этих кустах сидела Маркелова, а здесь я наткнулась на Синицына…

Чем ближе мы подходили к моему подъезду, тем сильнее у меня от всех этих воспоминаний гудела голова.

Пашка мялся. Ему не хотелось уходить, и он мямлил:

– Давай еще погуляем, а?

Я кивала головой и вспоминала совершенно глупую статью в журнале. «Девушка спросила парня, считает ли он ее симпатичной. Тот сказал „нет“. Она спросила, хотел бы он быть с ней навсегда, и тот снова сказал „нет“. Тогда она спросила его: если бы она ушла, заплакал бы он? И ответом было „нет“. Девушка услышала достаточно. Повернулась, чтобы уйти. Парень остановил ее и сказал: „Ты не симпатичная, нет, ты прекрасна. Я не хотел бы быть с тобой навсегда, мне это НУЖНО. И я бы не плакал, если бы ты ушла, я бы умер“.»

Умереть, что ли?

Полуподвальные окна были темны. День за днем. Никто не выходил из мастерской…

Дома я включила музыкальный центр на полную громкость, забралась на кровать с ногами, обнялась с подушкой.

Через минуту мама уже стучалась ко мне.

– Я никого не хочу видеть! – крикнула я. Но музыку перекричать было невозможно, и мама вошла. После долгого препирательства выяснилось, что звонил Пашка, хотел узнать, как у меня дела.

– Как сажа бела, – пробормотала я, готовая разреветься от собственного бессилия.

Я отлично все понимала. Макс невероятно красив, обаятелен, галантен, богат. Кто я рядом с ним? Обыкновенная неудачница! И как я могла с ним спорить? Надо было со всем соглашаться. Не хочешь, чтобы тебя защищали? Пожалуйста. Не хочешь, чтобы я ездила на конюшню? Сколько угодно! Только будь! Со мной, просто стой рядом…

Я завыла от тоски, но очередной музыкальный пассаж скрыл звериные звуки от окружающих.

А ночью мне снова приснился Макс. Он сидел на подоконнике, но в этот раз не оборачивался. Я захотела к нему подойти, но он соскользнул с покатого края и рухнул вниз, мгновенно превратившись в большую черную птицу.

– Не уходи! – заплакала я. И проснулась.

В окно било солнце, но утро для меня было пасмурным. Смотреть на мир не хотелось. С каким бы удовольствием я спрятала голову под подушку и не вылезала бы из-под нее до скончания веков!

Я выползла на кухню и тяжело опустилась на стул. Сегодня мы с мамой смотрелись полной противоположностью. Улыбчивая, подтянутая мама была одета в облегающие джинсы и белоснежную рубашку с длинными, прикрывающими кисти манжетами. Вид был обалденный. Почему я не могу быть такой же сильной и уверенной в себе? Я же ее дочь! Значит, во мне тоже все это есть!

На еду даже смотреть расхотелось. Я тянула остывший кофе, совершенно не чувствуя вкуса.

Кто мне мешает просыпаться по утрам с улыбкой на лице, с удовольствием принимать холодный душ, пить яичную болтанку, всегда держать подбородок высоко поднятым и никогда не сомневаться в себе и в своих поступках? Никто. Только я сама.

– Май, а не сходить ли нам сегодня вечером в бассейн?

– Я не хочу в бассейн.

Кофе стал совсем безвкусным, и я вылила остатки в раковину. Сесть, что ли, на диету? Вдруг поможет прочистить мозги?

– Мама, ты любишь папу?

– Сейчас уже тяжело сказать. – Мамин взгляд стал неприятным. Она слишком внимательно на меня смотрела, словно делала рентген души. – Нам вместе хорошо. И станет плохо, если расстанемся.

– А что ты делаешь для того, чтобы вы были вместе?

– Что я делаю? – Мама оглядела кухню. – Просто живу. Ну что, идем в бассейн?

– Я поплаваю в ванной, – отказалась я от заманчивой перспективы с пользой провести вечер. – И еще мне надо готовиться к курсам. У нас задание на дом.

– Умойся и будь умницей! – Мама чмокнула меня в затылок и унеслась на работу.

Вот и поговорили… Они вместе, потому что они просто есть. А я не есть, поэтому со мной никого нет.

Я врубила холодную воду, переключила на душ, недрогнувшей рукой сняла пижаму и перешагнула белый бортик. От воды веяло холодом, и я не сразу решилась забраться под нее. Сначала сунула под воду голову. Мозги заклинило, мне захотелось закричать, я качнулась, и ледяной жар пронесся по телу. Я сжала зубы и держалась за стену, заставила себя еще немного постоять под душем, словно наказывая за все страдания прошедших дней.

На улицу я вышла в более-менее собранном состоянии и даже успела удивиться вновь появившимся возле подъезда старушкам.

– Здравствуй!

Я несколько дней не слышала Маринки, поэтому от внезапного приветствия вздрогнула. Девочка снова сидела в окне и задорно улыбалась. Из пледа виднелась ее бледная мордашка.

– Привет, Маринка! – махнула я ей рукой. – Как твои дела?

Маринкина улыбка вполне заменяла хорошую порцию солнца – такая она была добрая.

– Я болела, – сообщила мне Маринка. – А потом пришел Максим, и все прошло.

– Куда пришел? – не поняла я.

– Сюда. – Маринка кивнула себе за спину, где, видимо, стояла ее кровать. – Он сказал, что все будет хорошо, и взял меня за руку.

Я невольно перевела взгляд на Маринкины руки. Были они тоненькие как тростиночки. И вдруг вспомнила, что Макс всегда ходит в перчатках. Видимо, ради больной он их снял.