Елена Усачева - Вирус любви

– Правда, правда, – усмехнулась Наташка, но улыбка ее тут же застыла, превратившись в неприятный оскал. – Но чтобы рядом с Рудалевым я тебя больше не видела. Поняла?

Голос Наташки звенел от возмущения, хотя внешне она оставалась все такой же спокойной.

– Он сам ко мне подходит, – буркнула Репина, чувствуя, что стремительно краснеет. Это надо же было – так попасть…

– Значит, сделай так, чтобы этого больше не происходило.

Ничего себе заявочки! Что же ей теперь – по воздуху к дому летать?

Жеребцова медленно прошлась по площадке, демонстративно пнув остатки крышки из-под торта ногой.

– Я сказала, – остановилась она уже на выходе. – Если ты меня не услышишь, тебе же хуже будет. – И она демонстративно потрясла в воздухе запиской.

В этот момент Репина в сто пятьдесят первый раз страшно пожалела, что не может быть такой же сильной и уверенной, как Жеребцова. С каким удовольствием она сейчас, беспечно помахивая рукой, прошла бы вдоль заборчика, легко ответила бы Жеребцовой в лицо, что со своими советами и записками она может катиться куда подальше – Репина сама выберет, с кем ей общаться и в кого влюбляться. Что это не ее собачье дело, с кем Ася сталкивается на улице, и если Ру нравится с ней разговаривать, то пусть он и дальше это делает. Потому что это ее выбор! И его выбор!..

От нахлынувших эмоций привычно закружилась голова. Она у Репиной часто в последнее время кружилась.

Ася оглянулась. Жеребцова с Наумовой ушли, на площадке осталась одна Царькова, собиравшая мусор после их веселого пиршества.

– Что это они все какие-то странные? – бормотала Светка, как всегда, все пропустившая. – Что Жеребцова такое несла? Она в Быковского влюбилась?

– Влюбилась, – поддакнула Ася. Ее голова сейчас была занята другим, и она даже не слушала, что говорит Царькова.

– Да ну! – Все посыпалось из Светкиных рук.

– Царькова, слушай, отстань! – отмахнулась от нее Ася и пошла домой.

Праздник, первое января, а вокруг все катится к чертям собачьим. Репина уныло брела по улице, видя вокруг веселых людей. Она же была каким-то волшебным образом отделена от них. И, наверное, впервые Ася почувствовала себя страшно одинокой и никому не нужной.

«У меня нет никого. Даже собаки», – некстати всплыла в голове фраза из мультфильма «Малыш и Карлсон».

Хотелось плакать. А еще хотелось куда-нибудь пойти, чтобы там был свет, было много знакомого народа, чтобы люди улыбались, чтобы были ей рады…

Так Репина брела и брела, даже не догадываясь, что где-то неподалеку в такой же тоске шагает Лера. Шла она, куда глаза глядят. Ноги вывели ее к лавочке, на которой, ссутулившись и повесив голову, сидел человек. Услышав шаги, человек выпрямился и слабо улыбнулся.

– Здравствуй, – негромко произнес человек, оказавшийся Павлом.

– Здравствуй, – прошептала Лера, садясь рядом. – Как твои ребра?

– Проходят.

Лера собралась с силами и спросила:

– К тебе Курбаленко заходила?.. – Она вдруг почувствовала, как меркнет ее вчерашняя уверенность.

– Пусть ходит, – слабо ухмыльнулся Павел. – Она не имеет значения.

Они посмотрели друг на друга, и у Леры на мгновение перехватило дыхание, как с ней бывало всегда, когда она видела это до боли знакомое любимое лицо.

Синяки стали бледными, припухлости от ссадины на скуле сходили, придавая и без того красивому Быковскому еще больше мужественности. Вывихнутая рука уже неплохо действовала, и Павел привычно выстукивал пальцами слышимую только им мелодию.

– Я завтра уеду, – пробормотала смутившаяся Лера. Быковский, как всегда, вел себя странно, и она не знала, что делать – то ли радоваться, что он такой, то ли расстраиваться, что она снова, как всегда, не может его понять.

– Я буду ждать, – выдохнул Павел.

И тут из Лериных глаз брызнули слезы.

– Ты не будешь ждать, – выкрикнула она. – Тебе все равно! – Ей хотелось сказать еще много обидных слов, но все они были либо слишком грубыми, либо глупыми, поэтому Гараева только глубоко вздохнула и не стала ничего говорить.

Павел поморщился, словно у него внезапно что-то заболело.

– Не надо, – негромко произнес он. – Слова все только испортят.

На мгновение в Лериной душе поднялось возмущение – какое право он имеет решать за нее, что говорить, а что нет? Он обещал, что не будет больше общаться с Курбаленко, и обманул! А ей даже слова нельзя сказать?

Павел усмехнулся и вдруг порывисто поцеловал ее в губы. Лера качнулась назад, ударившись спиной о лавочку. Тогда Павел подставил ладонь под ее спину и склонился над ней. Гараева уловила знакомое дыхание и закрыла глаза.

Все остальное тут же стало неважным.

– Я приеду к тебе! – прошептал он, как только они смогли оторваться друг от друга. – Не уезжай дальше Каспийского моря, чтобы я мог тебя найти.

– Там сейчас тепло. Трава растет. – От восторга на Лерины глаза набежали слезы.

– Так удивительно – вокруг люди, – прошептал Павел, глядя куда-то поверх Лериного плеча. – А мне показалось, что во всей вселенной больше никого нет. – Он на секунду закрыл глаза. – Я тебя люблю – и больше для меня никого не существует, – прошептал Быковский, осторожно целуя Гараеву в щеку.

– Никого, никого? – всхлипнула Лера.

– Я люблю тебя, и мне тебя очень не хватает, – прошептал Быковский, глядя куда-то вдаль. – Наверное, от этого я начинаю совершать глупости.

Лера кое-как вытерла слезы. Она не ожидала такого поворота в разговоре. Она настраивалась на ругань, на выяснение отношений, может быть, даже на ссору, но не на это внезапное признание.

– А мне, знаешь, как там без тебя плохо, – шмыгнула она носом, вздохнула, но не стала ничего больше говорить, только добавила: – Я тебя тоже очень люблю. – И уткнулась лбом в его плечо.

Падали светлые снежинки…

– Тебя нельзя оставлять одного, – прошептала она после длинной паузы. – Надо попросить Репину, чтобы она за тобой приглядела. А то я уеду, и ты снова попадешь в какую-нибудь историю.

– Как, интересно, она будет это делать? – усмехнулся Павел.

– О, ты не знаешь Репину. Она может все!

Очень жаль, что в этот момент поблизости не оказалось Аси. Она бы очень удивилась, услышав эти слова. Ведь о себе она была совсем другого мнения.

После стихийного празднования Нового года во дворе у Быковского домой она пришла совершенно разбитой, упала в свое любимое кресло и, решив, что на этом ее жизнь можно считать законченной, закопалась носом в любимый плед.

– Ты знаешь, кто меня поздравил с праздниками? – крикнула из прихожей только что вернувшаяся с прогулки мама. Санька с Ванькой весело копошились, освобождаясь от объемных зимних одёжек. – Ну, этот?.. Такой здоровый. Из соседнего дома… Как его? Андрей, кажется. Мелким таким был, а сейчас вымахал шире шкафа. Аська с ним в одной школе учится. Я иду, он стоит, а потом как шагнет вперед! Я так перепугалась! Хорошо, пуговицы мои не заметили. – «Пуговицами» мама звала братьев – за то, что были очень похожи, как две пуговицы, и постоянно лепились к ней, как те же самые пуговицы на пальто.