Ирина Алпатова - Рыбка в солнечной воде

– Девочка моя, ты не заболела? – Стас едва дождался окончания репетиции и теперь выглядел чуть ли не встревоженным. – Ты же своим примерным поведением совершенно деморализовала Фому.

– Тебе Мика ничего не сказала?

– Не смеши меня, все всё знали уже через пять минут. Только не надо делать из этого трагедию – нормальные домашние дрязги. А Микушино платьице стало выглядеть только пикантнее. – Нет, Стас был непробиваем.

– Знаешь, дядя Ваня сказал, что каблук был подпилен.

– Какой каблук? А-а-а… Что значит подпилен? Как это?

– Ну обыкновенно, напильником… – Леру раздражали вопросы Стаса, хотя три часа назад она задала мастеру точно такие же вопросы и получила тот же самый ответ. И еще Иван Григорьевич добавил: «Ну и дела…»

– Ритка, похоже, совсем охренела… – Стас чуть ли не почесал затылок.

Лера даже подумала, что наконец-то озадаченный герой-любовник выглядит вполне симпатично. Только она знала, что их прима здесь совершенно ни при чем, какое ей было дело до статистки.

А пришедший в себя Стас стал приводить разные доводы, с точки зрения Леры, один глупее другого. О том, что их маленькая труппа постоянно выдавала на-гора очередную отнюдь не маленькую порцию сплетен и пересудов, Лера знала прекрасно. И Рита Малышенко играла в этом слаженном оркестре далеко не последнюю скрипку. Но хвататься за напильник она бы не стала, не царское это дело.

– А кто? – требовательно вопрошал Стас. – Ну кто тогда? Кому ты на хвост наступила?

Лера прекрасно знала, какой паук, точнее, паучиха, дергает за ниточки паутины, но не собиралась просвещать Стаса.

– Давай постановим, что дядя Ваня ошибся, и закроем тему, – бодро предложила Лера, уже жалея, что вообще заговорила об этом. Она в вечернем спектакле не занята, а ребятам предстоит играть, и нужно ей было к ним лезть с подпиленными каблуками… Когда только ты, Гришина, научишься сдерживать свои эмоции?

– Вы чего, точно с похорон? Меня этим не возьмешь, не дождутся! – подлетела к ним запоздавшая Мика.

Лера представила, что произойдет, как только подруга узнает очередную новость, и ужаснулась. Это станет последней каплей, и Мика перейдет к боевым действиям, причем не дожидаясь каких либо доказательств. Лера ясно увидела разгромленную гримерку и приму с как минимум расцарапанным лицом.

– Фома подпилил мне каблук. Я иду домой, у меня срочные дела. – Все это Лера выпалила на одном дыхании и, пока ошарашенная парочка не пришла в себя, бросилась наутек.

Ну откуда она могла знать, что допустила серьезную тактическую ошибку?

Света Коробкина, бывшая Митина любовь… Нет, не правильно. Это Лерин муж был бывшей любовью Светы Коробкиной. А скорее всего, и настоящей.

«Ты не представляешь, как она меня доставала. Куда не пойду, везде она. Ничего не говорит, только смотрит. Встанет прямо передо мной как из-под земли и в глаза глядит. Ужас!»

И Митя нисколько не преувеличивал, Лера сама в этом убедилась. Они выходили из дома отца, и тут из темноты перед ними точно призрак возникла почти бестелесная тень. Моль белая… Эта моль загородила Мите дорогу и, чуть склонив к плечу голову, вперила в него взгляд водянистых глаз. Лерин муж, нет, тогда еще жених, отпрыгнул от девицы, как ужаленный, и потащил за собой Леру. А тень растаяла, словно и не было ее вовсе.

Потом Лера поняла, что к чему, и поежилась – девица живет в одном подъезде с папулей! Но Лера у отца бывала нечасто, тем более что Диму папочка «не принял», так что с молью больше не сталкивалась и почти позабыла о неприятной встрече. Пока однажды не столкнулась с девицей в костюмерной их театра.

Фома, ступив на царствие, привел за собой художника по костюмам Алену. Совершенно было непонятно, сколько художнице лет, сорок или шестьдесят? Ее лицо под нешуточным слоем грима походило бы на маску гейши, но огромные пестрые банты на затылке, блондинистая, явно неродная коса до пояса сводили это впечатление на нет. Немало поживший и поэтому несколько потрепанный попугай – вот кого напоминала костюмерша. Лере, как, впрочем, и многим, не очень нравились костюмы, которые она делала, но возражения не принимались. Алена так смотрела на недовольных «с высоты» своих метра пятидесяти, что они начинали чувствовать себя букашками, посмевшими учить Художника. В конце концов Лера смирилась с творчеством Алены и стала относиться к примеркам как к обязательной трудовой повинности. И тут однажды из-за стойки с костюмами навстречу Лере беззвучно вылезла моль белая и взглянула на нее бесцветными глазами… Лера даже содрогнулась.

А Света Коробкина улыбнулась медленной улыбкой, показав мелкие зубки, и стало ясно – Алена это лишь цветочки. И в самом деле, Светочка оказалась мастерицей на мелкие пакости, поэтому Лера старалась не терять бдительность. Только вот каблук проглядела.

Лера сбежала от Мики днем, и теперь, в десять вечера, богиня Немезида стояла на пороге ее квартиры, пылая негодованием и жаждой мщения.

– Как прошел спектакль? – Лера сделала жалкую попытку оттянуть разбирательство и, конечно, потерпела фиаско.

– Нормально. Как всегда. И что, ты собираешься все так вот и оставить? Эта сучка будет вредить, а ты благородно молчать? Еще и острить пытается – «Фома подпилил»… Не выйдет! Я не стану слушать басни Стаса, что «так везде». Толченое стекло в пудру тоже везде подсыпают? Между прочим, Невера в гневе. Она сказала, что ты обязана была ей про стекло сообщить, и про каблук! Она аж посинела из-за моего костюма: «Порча казенного имущества?! Это недопустимо!»

Лера поежилась, представив проповедь Неверы перед труппой или чем-то вроде собрания общественности. Ну зачем она рассказала все Стасу?

– Нет, ты прикинь, какая оперативность! Только-только я провела прекрасный вечер со Стасом, и тут же следует ответная акция. – Мика пристально взглянула в лицо Лере, но та пропустила последнюю фразу мимо ушей. А как еще она должна была реагировать?

Мика, разрядив обойму, уселась с ногами на диван и оглядела более чем скромную обстановку.

– Вот удивляюсь я на тебя, Гришина. При таких родителях, при муже, а живешь… как даже не знаю кто. В театре чего только не треплют: и загородный дом у тебя, и пентхаус, а тут убогая конура три на три и кучка деревяшек.

Между прочим, Лера помнила времена, когда в эту конуру набивалась тьма театрального народа, кто не помещался на диване усаживался на пол. И никому не было тесно, неудобно, скучно. Но Митя, душа любой компании, стал больше работать и уставать. «Щенячьи восторги и детский треп» его теперь раздражали, и тусовка как-то сама собой быстро рассосалась. Только Мика не дрогнула и продолжала наведываться в «нору», тем более что от театра было рукой подать.