Даниэла Стил - НеВозможно

Лайам ехал в Вермонт, и его обуревали те же чувства. Но звонить Саше он не стал. Теперь он никогда не сможет ей позвонить. Он должен вверить ее судьбе, как вверился сам. Отныне ему доступно только одно: знать, что где-то есть женщина, которую он никогда не увидит и которую некогда любил всем сердцем.

Вечером Саша объявила Марси, что завтра летит в Париж, и попросила забронировать билет. Марси пообещала все исполнить и вновь попыталась поговорить.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – Саша кивнула, и Марси подумала, уж не с Лайамом ли что. Может, опять поссорились и разбежались? – А, где сейчас Лайам? – отважилась спросить она.

Саша ответила, что в Вермонте и что у него все в порядке. Она знала, пройдут месяцы, а может, и годы, прежде чем она сумеет кому-то рассказать. Зияющая рана в ее душе еще слишком свежа. Марси вышла и стала звонить в авиакомпанию. А потом сделала то, чего не делала никогда, даже когда умер Артур, – позвонила Ксавье и сказала, что Саша ее беспокоит. Тот ответил, что по телефону Саша тоже говорила каким-то странным голосом.

– Вид у нее ужасный, – сказала Марси. Она ни за что не стала бы беспокоить Ксавье, но кому еще позвонить, не знала. Татьяна была в отъезде, причем Марси не знала, где именно. Ксавье ничего не мог объяснить, он сам был в полнейшем недоумении.

– Пожалуй, я на выходные прилечу к ней в Париж, – предложил Ксавье. Ему не очень хотелось это делать, ведь это как раз будет Новый год, но он тревожился за маму. Что-то там у нее случилось, а что – она никому не говорит.

Вечером Ксавье позвонил ей домой, но Саша к телефону не подошла. Она лежала в темноте, думала о Лайаме, представляла себе, что он сейчас делает, как там Шарлотта и что он сказал Бет. Она даже не знала, известно ли Бет о ней. В одну ночь она превратилась в брошенную женщину. Она чувствовала себя невидимой, нелюбимой и полностью изолированной от мира. Уходя с работы, она еле слышно попрощалась с Карен и Марси. Пожелала им приятного вечера и вышла. Домой пошла пешком и лишь на полпути поняла, что идет дождь. Домой пришла мокрая до нитки. Теперь это было неважно. Теперь все неважно.

Утром она вылетела в Париж, в полете ни с кем не сказала ни слова, ничего не ела и не пила, не смотрела видео и в конце концов уснула. Приехав домой, Саша вдруг поняла, что уже несколько дней не держала крошки во рту Ксавье прилетел в Париж в воскресенье и, увидев мать, ужаснулся. Она похудела, глаза лихорадочно блестели, а кожа была совершенно серая. Ему удалось впихнуть в нее немного еды. Он приехал не один, а со своей нынешней подружкой. Спросил у Саши про Лайама, та ответила уклончиво. Сказала только, что он находится в Вермонте с Бет и детьми.

Через неделю Ксавье решил справиться, как дела у Лайама, и позвонил ему на мобильный. Он не стал говорить, в каком состоянии Саша. Сейчас у Лайама и с дочкой забот хватает. Ксавье осторожно поинтересовался, когда Лайам собирается назад в Лондон.

– Никогда, – ответил тот. Что-то скорбное было в его голосе, что встревожило Ксавье. В последнее время, звоня матери в Нью-Йорк, он привык слышать у Лайама совсем другие интонации.

– Это как понимать? – растерялся Ксавье. – Ты там надолго застрял?

– Надо полагать, навсегда, – загадочно проговорил Лайам. – Как-нибудь приеду в Лондон, студию закрою. – Он сказал, что Шарлотту продержат в больнице еще долго, а потом еще в реабилитационном центре.

– Ты молодец, что сейчас с ней, – похвалил Ксавье, и на том конце трубки воцарилось долгое молчание. Лайам почувствовал, что должен объясниться с другом. Он понятия не имел, что ему сказала Саша, но понял, что Ксавье не в курсе дела, и это его удивило. Он знал о доверительных отношениях Ксавье с матерью и был уверен, что она ему скажет. Он не мог понять, почему она этого не сделала. Ему и в голову не пришло, что она не в состоянии обсуждать эту тему.

– Я вернулся к Бет, – сказал Лайам, и теперь настала очередь Ксавье надолго замолчать. Он был ошеломлен. – Я должен был. Я нужен ей здесь. И детям тоже. Когда надумаю прилететь по делам студии, я тебе сообщу.

Ксавье пожелал ему удачи и долго сидел, уставясь в пустоту и думая о том, что только что услышал. У него было чувство, будто в него выстрелили и впечатали в стену. Ксавье начинал понимать, что должна была испытать Саша, услышав эти слова. Теперь ему все было ясно.

Январь Саша прожила не помня себя. Утром она приходила в галерею, вечером шла домой, разговаривала мало и делала свою работ) . Все дела, касающиеся Лайама, она без объяснений перепоручила Бернару. Но поскольку Лайам пока сидел с дочкой и не работал, никаких дел, собственно, и не было.

Дважды от него приходили просьбы перенести на полгода сроки сдачи картин. Иными словами, все, касающееся Лайама Эллисона, откладывалось на неопределенное время. Как откладывалась и Сашина жизнь.

Узнав причину ее состояния, снова прилетел Ксавье, но говорить о Лайаме Саша отказалась. Они гуляли в парке с собакой. Ксавье пробовал вытащить мать в ресторан, но это предложение она отклонила. Казалось, она теперь вообще ничем не интересуется и ничем не занимается. От Эжени он узнал, что Саша упорно отказывается от всех приглашений. В феврале, когда она приехала в Нью-Йорк, повторилась та же история. Она отказалась от всего в жизни, оставив себе только работу. Ксавье провел длительную беседу с Татьяной, и та приехала к матери переночевать. Но Сашину апатию так ничем развеять и не удалось, и в таком состоянии она прожила февраль, март, а затем и апрель, который провела в Париже. Потом она прилетела в Нью-Йорк готовить очередную выставку, и Марси с удовлетворением увидела, что дела как будто пошли на поправку. Саша по-прежнему была худа и измучена, но по крайней мере перестала походить на существо потустороннего мира, как было все последние месяцы. Она была несчастна, но хотя бы похожа на человека. Ни для кого из ее близкого окружения не было секретом, что ей пришлось пережить. Все потихоньку обменивались новостями, но с самой Сашей этой темы не поднимали. Было видно, что она не хочет ни с кем ничего обсуждать. Саша прочно отгородилась от внешнего мира. Тело ее было здесь, а душа где-то еще.

В марте Лайам приехал в Лондон, закрыл свою студию и все вещи отправил в Вермонт. Он позвонил Ксавье, оставил сообщение, но, когда тот перезвонил, Лайам уже улетел назад. Он пробыл в Лондоне всего два дня. Ксавье решил, и не без оснований, что Лайам сам не очень рвался с ним встретиться. Все эти события с Шарлоттой и последующее решение Лайама – для обоих были тяжелы. Матери Ксавье даже не сказал, что Лайам прилетал в Европу. Для всех было лучше больше не упоминать его имени.

Те перемены в Саше, что отметила Марси, еще нельзя было назвать выздоровлением, но по крайней мере сердце ее как будто перестало кровоточить. Казалось, Саша дошла до какого-то предела и остановилась, что уже можно было счесть обнадеживающим. Тяжело было видеть, как она скатывается по спирали в пучину отчаяния. Но сейчас Саша уверяла, что ей лучше, а в мае, в свой очередной приезд в Нью-Йорк, даже отправилась в свой дом в Саутгемптон.