Арина Ларина - Свадьба беременной Золушки

То, что невестка ей не нравится, Мария Сергеевна не скрывала. Андрюшенька, конечно же, заслуживал совсем не такую жену. Но ради счастья сына она терпела. О чем и сообщала ему постоянно громким шепотом, подмечая все Анины промахи, критикуя ее манеру одеваться, говорить, краситься и прочее. Любимым развлечением «старушки» был совместный просмотр телевизора. Хотя Анька, уже тихо зверевшая от наличия в помещении любимой свекрови, купила ей персональный «Панасоник», дабы мама могла смотреть свои бесконечные сериалы отдельно, Мария Сергеевна продолжала тихую борьбу на всех фронтах. Она перебиралась в гостиную и садилась на диван, встревая толстым задом между Аней и Андреем, в результате чего диван по центру проседал и молодые наваливались на нее с двух сторон. Аня изо всех сил пыталась сохранять вертикальное положение и сидеть, не касаясь свекрови, поэтому уже через несколько минут у нее от напряжения начинали болеть мышцы спины, а от злости стучало в висках. Мама же, угнездившись перед экраном, начинала комментировать то, что видела. В основном все ее замечания сводились к следующему:

– Ох, ты посмотри, Дрюнечка, какая у девочки фигурка. Боже, какие формы! – как старый ловелас пузырилась свекровь. И тут же, якобы спохватившись, всем своим мощным корпусом поворачивалась к Аньке и сладким голоском тянула: – Ну ты, Анюточка, не расстраивайся, не всем же красавицами быть – зато ты умная!

Почему Аня все это терпела, оставалось загадкой. На работе она была жестким и бескомпромиссным сотрудником, ее побаивались и уважали. Каким образом свекровь умудрялась, ведя себя таким образом, не попасть Аньке под горячую руку, было непонятно.

Все закончилось внезапно. После долгого лечения Аня наконец забеременела. Андрей был вне себя от счастья и даже пытался ставить мамашу на место, когда та позволяла себе выпады против его беременной жены. Но унять Марию Сергеевну было не так-то просто.

Беременность была тяжелой, уже на третьем месяце пришлось лечь на сохранение. Как шутила тогда Анька: «Зато свекровь любимая далеко – во всем надо искать свои плюсы!»

Месяц за месяцем она лежала в клинике, из которой ее не выпускали. Лечащий врач сказал, что ей надо выбирать между карьерой и ребенком. В ее положении медицинское наблюдение должно было быть круглосуточным. Анька выбрала ребенка. Андрей приходил сначала ежедневно, гладил животик, смотрел карту, говорил с врачом. Потом стал ходить через день, потом еще реже. Анька нервничала, но оправдывала его: ну не сиделка же он, в конце-то концов! До родов оставалось совсем немного, ее распирало счастье: она станет мамой, на фоне этого блекли любые проблемы и неприятности. Ей хотелось думать только о хорошем. На тумбочке лежала целая стопка детских книг, которые она читала вслух, поглаживая свой огромный живот. Там был мальчик. Ее мальчик. Иногда от счастья наворачивались слезы, особенно когда он начинал тихонько толкаться.

Но однажды пришла свекровь. Она еще не появлялась ни разу, и Анька напряглась. Приход «любимой» мамы не сулил ничего хорошего.

Обронив сухое «здравствуй», Мария Сергеевна уселась рядом с кроватью, на которой лежала Анька. Ей опять нельзя было вставать, что-то было не так, и врач настоял на полном покое.

Посидев некоторое время с поджатыми губами, свекровь сказала:

– Не буду ходить вокруг да около. Ты должна понимать, что никогда не подходила Андрею. Вы слишком разные, надо было искать по себе. Не смей его ни в чем обвинять.

– Вы о чем? – помертвев, спросила Аня. Мысли путались, началась жуткая резь в животе. Какие-то смутные догадки мелькали в голове, как сквозь сон она услышала про то, что у Андрея другая «девочка», «из хорошей семьи, воспитанная…».

– Убирайтесь вон! – закричала она из последних сил и потеряла сознание.

На ее крик прибежала медсестра, засуетилась, вызвала доктора, но ничего этого Аня уже не видела.

Очнувшись, она застонала. Во рту было сухо, болел низ живота, тело не слушалось. Аня с трудом разлепила глаза и увидела капельницу. Прозрачная трубочка тянулась к руке. Она опустила глаза: живота не было, одеяло лежало на плоском теле без намека на беременность. Рядом с кроватью стояло прозрачное корытце, в котором лежало аккуратно сложенное байковое одеяльце. Аня попыталась позвать кого-нибудь, но голоса не было. Она пошевелила рукой. Тут же рядом с ней возникла медсестра и, старательно отводя глаза, затарахтела:

– А вот сейчас подушечку перевернем. Губки вот смочим. Не хотите ли чего?..

Аня хотела только одного: узнать, где ребенок. Она пыталась поймать взгляд девушки, но медсестра постоянно отворачивалась. Она смотрела куда угодно, только не на пациентку, и постоянно болтала, не давая вставить ни слова. Анька похолодела. Она и хотела, и боялась спросить. Хлынули слезы, тело затрясло, как в ознобе.

– Ой, не будем плакать, не надо, сейчас доктор придет, и все будет хорошо. – Медсестра убежала. Буквально через минуту появился доктор. Он тоже отводил глаза. У Аньки уже начиналась истерика, это неведение было настолько невыносимым, что хотелось заорать на них, схватить за грудки и тряхнуть…

– Анна Николаевна, – наконец выдохнул доктор, – к сожалению, ребенка спасти не удалось…

Через три недели подруги встречали ее у дверей клиники. Все молчали, потому что никто не знал, что говорят в таких случаях. Девочки так и не решили, как себя вести. Аня шла к ним из глубины коридора: бледная, осунувшаяся, с сумкой на плече. Она улыбалась! У девчонок отлегло: хотя было страшно, чему она могла улыбаться после случившегося. Выйдя на крыльцо, она сказала:

– Не смейте меня ни о чем спрашивать и делать постные морды. Тема закрыта. Ну, какие новости? А то я выпала из жизни, пора возвращаться.

С тех пор эта тема была табу. Единственный раз, когда Анька позволила себе заговорить об этом, случай с Катюхой, очередная ее любовная драма. Она сидела на Аниной кухне вся зареванная и требовала совета: Катерина забеременела от очередного кавалера, который был безнадежно женат. Решали дилемму: рожать – не рожать. И тут Анна выдала:

– Лучше вообще не иметь ребенка, чем пережить его потерю. Я больше никогда не буду носить в себе чужую жизнь, слишком большая ответственность и слишком страшная утрата.

Лицо ее заострилось, глаза заблестели предательской влагой. На кухне повисла тишина, никто не решился спорить, хотя доводы имелись. Анькина модель мира была ясна. Она, безусловно, в глазах девочек была ошибочной. Но мать, потерявшая ребенка, имела право на свое мнение. Она имела больше прав, чем кто-либо из сидящих за столом.

Анька вообще была непредсказуемой и оригинальной. Ее поведение не укладывалось ни в какие рамки.