Анастасия Дробина - Дворец из песка

– Клиенты есть?

– Больше чем… хватит. Так правильно?

– Больше чем достаточно. Деньги платят?

– Иногда платят, – Жозе чуть смущенно улыбнулся. – Мне хватает.

– Ты живешь один?

– Да.

Что-то в его мягком голосе насторожило меня, я пристальнее посмотрела в лицо Жозе, но в неверном свете керосиновых ламп ничего нельзя было разобрать.

– Как моя крестница? – спросил он, улыбнувшись. Я тоже засмеялась, хотя восемь лет назад, когда Милке приспичило рожать среди ночи, а «Скорая» традиционно опаздывала, нам всем было вовсе не до смеха. Пятого Милкиного младенца принимал Жозе, тогда еще студент первого курса, а я металась у него на подхвате с ножницами, полотенцами и кипяченой водой. Когда, наконец, появились врачи, все уже было закончено, и красный комочек надсадно пищал в коричневых руках Жозе. Едва пришедшая в себя Милка страстно начала настаивать на том, чтобы Жозе стал крестным дочери. То, что Жозе был католиком, ее ничуть не смущало: «Да ведь никто не узнает! А богу все равно! Ну, если хочешь, прими православие на недельку… Зато как на крестинах погуляем! Самый дорогой гость будешь!» Жозе посмеялся, но все же не согласился на авантюру с временной сменой веры, и тогда Милка назвала дочку в его честь Жозефиной.

– …Ей уже восемь лет, красавица! – воодушевленно рассказывала я. – Ты бы видел, как она пляшет! И петь уже пробует! Скоро на свадьбу тебя пригласит!

– Почему ты меня на свою свадьбу не пригласила? – улыбаясь, спросил он.

– Но… Жозе… У меня и свадьбы никакой не было, – растерялась я, не зная, что ему известно о моей жизни и известно ли что-нибудь вообще. – Просто собрала вещи и уехала. Я и замуж-то не собиралась…

Жозе молча кивнул, и я сразу поняла, что он все знает. Но откуда?

– Откуда? – вслух спросила я, касаясь темной руки Жозе.

Он пожал плечами.

– Жиган…

– Он тебе рассказывал?! – поразилась я, зная, как трудно вытащить из Жигана даже несколько слов. – Но почему?

– Я спрашивал – он рассказывал.

И опять что-то царапнуло меня, хотя голос Жозе не изменился и он сам все так же спокойно смотрел на меня темными глазами. Не зная, что сказать, чувствуя непонятный озноб, я отвела глаза – и заметила, как изменилась комната. Полумрак, казалось, сгустился, стал темнотой, хотя лампы и свечи по-прежнему горели в углах комнаты. Атабаке не просто рокотали, а гудели, уверенно и грозно, словно поступь приближающегося божества, словно дрожь земли. Плюшевое кресло Энграсии было пустым, и я, сколько ни оглядывалась по сторонам, не могла отыскать его хозяйку. Зато я увидела Жигана.

Он стоял в центре комнаты, в кольце из танцующих людей, обнаженный до пояса, с блестящей татуировкой на руках, с закрытыми глазами, и вздрагивал всем телом в такт ударов атабаке. Более невероятного зрелища в моей жизни не было, и я даже провела ладонью по глазам, пытаясь убедиться, что я не сплю и что вот этот татуированный мулат в драных джинсах, который вот-вот войдет в транс и впустит в себя Огуна, действительно Жиган, московский бандит, которого я знала полжизни. Господи, воистину неисповедимы пути твои…

Мне стало совсем жутко. Жозе, накрывший ладонью мою руку, почувствовал это и тихо спросил:

– Хочешь – уйдем?

– А… разве можно? – Я действительно едва удерживалась от того, чтобы не вскочить и не кинуться к дверям. – Никто не обидится? Огуна не оскорбим?

– Он поймет. Пошли.

Жозе встал, протянул мне руку, я поспешно ухватилась за нее, и мы устремились к дверям. Последнее, что я увидела, – это то, как Жиган под дружный вой всех присутствующих открывает глаза. До сих пор мне снится это по ночам, и я просыпаюсь в холодном поту.

Я почти не помнила, как оказалась на улице, как Жозе вполголоса успокаивал меня, как вел меня по темным переулкам, крепко держа за плечи. От первобытного ужаса колотилось сердце, вся спина была покрыта холодной испариной, перед глазами стояло запрокинутое лицо Жигана с открытыми, пустыми глазами, неуловимо меняющееся в сполохах красного света. Я очнулась, только когда чей-то молодой, хриплый голос окликнул Жозе из темноты:

– Доктор Зе!

К нам, бесшумно материализовавшись из темноты, подошли несколько фигур самого босяцкого вида. Мгновенно вспомнив о здешней криминальной атмосфере, я заозиралась, ища возможность бегства, но Жозе только рассмеялся и начал здороваться за руку с окружившими его молодыми неграми. Один из ребят сразу же быстро и взволнованно заговорил о чем-то, взмахивая руками, и Жозе перестал улыбаться.

– Сандра, мне надо уйти, – спокойно сказал он, и я поняла: что-то случилось.

– Можно мне с тобой? Я могу помочь…

Секунду Жозе колебался, но черный парень умоляюще сказал что-то, тронув его за плечо, и Жозе кивнул:

– Хорошо, идем.

Дорога была недолгой: я вслед за уличной бандой петляла по темным переулкам, изредка перерезанным светом из окна. Жозе шел впереди, разговаривая с парнями. Слов я не понимала, но по деловитой интонации Жозе, задающего короткие вопросы, и по длинным, сбивчивым, предельно эмоциональным ответам можно было сообразить, что речь идет о чьей-то болезни. Обо мне, казалось, забыли, но мне это только помогло: страх от запаха крови на макумбе и темноты незнакомых улиц совершенно пропал, я легкой рысью бежала по переулкам вслед за ребятами и беспокоилась только о том, чтобы не отстать.

У открытой калитки нас встретило несколько женщин, разразившихся радостными и горестными воплями. Радость была, видимо, оттого, что ребятам все же удалось найти «доктора Зе», пусть даже вытащив его с макумбы. Нас тут же повели в дом – освещенный всеми доступными хозяевам средствами. Обо мне никто ничего не спросил.

Дом был грязный, нищий и полный народу. Все ребята, которые встретили нас на улице, пролезли в комнату вслед за Жозе, за ними в полном составе последовали и женщины. Несколько старух сидело на деревянной, щелястой лестнице; при нашем появлении они забормотали что-то унылое, и одна из них длинно плюнула на немытые ступеньки ядовито-зеленой слюной. Двое немолодых чернокожих мужчин встали при нашем появлении. Один из них дрожащей рукой прикоснулся к локтю Жозе и что-то тихо сказал. Я увидела, что его глаза полны слез. Жозе что-то коротко и довольно жестко спросил. Старик ответил молчаливым кивком. Жозе толкнул отвратительно скрипнувшую дверь и вошел в освещенную керосиновой лампой комнату. Я пошла за ним, не замечая провожающих меня взглядов.

Девочка лежала на железной кровати, запрокинув осунувшееся, взрослое лицо. Это была негритянка – слишком худая, мальчишеского сложения, с едва наметившейся грудью, натягивающей грязную, когда-то белую мужскую рубашку. Кроме этой рубашки, на девочке ничего не было. Я бы дала ей лет тринадцать. При нашем появлении она даже не открыла глаз, но, когда Жозе взял ее за руку, вздрогнула и хрипло спросила: