Анна Богданова - Самый бешеный роман

– Да мало ли, что ты чувствуешь! Ты это себе придумал. Я не люблю тебя, и точка.

– Давай поженимся, – едва слышно сказал он. Это была поистине огромная жертва с его стороны.

– Чего-чего? – наслаждаясь, переспросила я.

– Я предлагаю тебе руку и сердце. Выходи за меня замуж.

Мне было трудно сказать это, но я все же выдавила из себя:

– Я не могу, потому что больше не испытываю к тебе никаких чувств.

И хотя это совсем не так, но ответ был единственно правильным. После разговора с Кронским я сразу поняла, почему, кроме дружеских отношений между мной и Власом, не может быть никаких других – я не любила его.

Мисс Бесконечности осталось принять всего две капельницы, потом предстоял курс интенсивной терапии.

Я приехала в больницу утром, надеясь переговорить с лечащим врачом. Войдя в холл, я не поверила собственным глазам: на самом видном месте, на банкетке, сидела бабушка в обстриженной шелковой сорочке, неприлично оголив дряблые руки и старческие, морщинистые плечи, и колотила ложкой по алюминевой миске, крича на весь этаж:

– Нет капельнице! Руки прочь от заслуженного учителя Советского Союза!

Потом она бросила миску с ложкой и, схватив альбомный лист с неровными, написанными дрожащей рукой буквами: «ПРОТЕСТ», принялась скандировать:

– Го-ло-до-вка! Го-ло-до-вка! Го-ло-до-вка!

Около нее столпился медицинский персонал – врач из приемного покоя, медсестра, гардеробщица и охранник. У меня было одно желание – повернуться и бежать отсюда куда глаза глядят.

– Бабуля, вы из какого отделения? – спросил доктор и попытался взять ее под локоток.

– Руки прочь от заслуженного учителя Советского Союза! – воскликнула она и возмущенно добавила: – Так я вам и сказала, из какого я отделения! Го-ло-до-вка! Отменить капельницу!

– Наша больница превращается в сумасшедший дом, – заметила медсестра и кокетливо дернула плечиком.

– Безобразие какое! Что вы себе позволяете! – прикрикнула на Мисс Бесконечность полная гардеробщица. – А что себе охрана думает? Уберите ее отсюда!

– А куда я ее уберу? – растерялся охранник. – Ведь мы даже не знаем, из какого она отделения.

– Может, она вообще с улицы? – предположила медсестра и снова дернула плечиком.

Бабушка никого не слушала и кричала что было мочи:

– Нет насилию! Го-ло-до-вка!

Я пребывала, словно в тумане – не знала, что делать, и не решалась подойти, потому что Мисс Бесконечность вряд ли меня послушает.

– Она из 415-й палаты! – неожиданно вырвалось у меня.

– Предательница! – злобно воскликнула старушка.

– Ваша? – осведомился врач.

– Да, это моя бабушка.

– Что ж вы за ней так плохо смотрите?! – укоризненно спросил он.

– Пошли отсюда! Как ты вообще сюда спустилась одна? Тебе еще не разрешили ходить.

– Раечка привела.

– Эту твою Раечку я давно бы придушила, – буркнула я, пытаясь взвалить Мисс Бесконечность на себя.

– Оставь меня в покое! Я буду голодать до тех пор, пока не отменят капельницу. И буду сидеть тут.

– Девушка, вы бы сдали верхнюю одежду, – строго сказала гардеробщица.

Скинув пальто, я подхватила бабулю с одной стороны, охранник – с другой, и мы поволокли бунтовщицу к лифту. Она упиралась, как могла, выкрикивая свои требования. С горем пополам мы уложили ее в койку. Рая непонимающе смотрела то на меня, то на старушку, то на охранника.

– Что случилось? – наконец спросила она.

– Раиса, зачем вы помогли ей спуститься на первый этаж?

– Она сама попросила, сказала, надоело ей лежать, хочет тебе сюрприз сделать – встретить у входа. А что тут такого?

– Ничего. Она голодовку объявила в знак протеста.

– Против чего это, Вера Петровна?

Мисс Бесконечность лежала обиженная, поджав губы, и ни с кем не разговаривала.

– Против капельницы.

– Верочка Петровна! Ведь всего две осталось. Вы уж потерпите, милая! – стелилась Рая.

– Да, ты так думаешь, Раечка?

– Конечно, и будете здоровенькая. А тебе, Маша, никто не давал права так издеваться над пожилым человеком! Это ж надо, волоком тащить с первого этажа бедную старушку.

– Вот именно! – горячо воскликнула «бедная старушка», довольная, что Раечка за нее заступилась. – И вообще, иди отсюда! И больше не приходи, я тебя не хочу видеть! Хочу, чтобы Жорик ко мне пришел! Позвони ему и скажи, мать, мол, при смерти, приезжай, а то не успеешь проститься. Иди! Вот сыночек у меня, Раечка, золото. Такой парень хороший…

О том, какой у нее Жорочка хороший парень, я слушать не стала и ушла.

Естественно, я не бросила Мисс Бесконечность после ее выходки и просьбы больше не приходить, но как только начался курс интенсивной терапии, который заключался в приеме таблеток и уколов, я стала посещать бабушку через день.

В конце апреля Мисс Бесконечность наконец выписали из больницы, и мы с Власом привезли ее домой. За две недели после этого она встала на ноги, и никто бы не поверил, что полтора месяца назад над бабушкой нависла страшная угроза и что она месяц отлежала в больнице.

– Сколько же я пережила! Сколько испытаний выпало на мою долю! Нужно вставить это в эпопею! Но несмотря ни на что, Маша, вот ты не поверишь, я очень скучаю по нашей палате, по Раечке. И отчего она мне не позвонит? Я ведь дала ей свой телефон. Как ты думаешь? – не уставала спрашивать меня старушка.

– Пройдоха твоя Раечка!

– Это почему она пройдоха?! Да как ты смеешь ее так обзывать?! Она человек занятой – в Думе работает.

– Кем? Уборщицей?

– Почему уборщицей?

– А по-твоему, Раечка – правая рука президента Российской Федерации?

– Может, и не правая, но она ему помогает, – неизменно отвечала она, искренне веря в подобную глупость.

За то время, что я пробыла в Москве, мне удалось отредактировать записи начиная с сентября – с описания того самого утра после смотрин женихов на станциях метро «Тверская», «Пушкинская» и «Чеховская», которые я надеялась подсунуть Любочке в качестве «Дневника», который она требовала еще осенью. Вот только с финалом я не знала, что делать, – ничего не приходило в голову – не заканчивать же текст выздоровлением Мисс Бесконечности!

В апреле роман я, конечно же, не сдала, объяснив Любочке, в какой тяжелой ситуации оказалась.

– Я понимаю, – проговорила она. – Нет ничего ужаснее, чем ухаживать за больным, старым человеком, но, Маня, представь, если бы ты каждый день ходила на работу – вот как я. Что бы тогда стала делать?

– Уволилась бы, наверное.

– Даже так! Ну, хорошо, тогда я жду текст до первого июня. Успеешь?

– Да, постараюсь.

– Уж будь добра. А то ведь это кошмар какой-то! У тебя свои проблемы. Кронский тоже ничего не пишет – у него, видите ли, душевная травма и депрессия. Я так жалею, что переманила его из другого издательства, пусть бы там сами с ним нянчились. От него толку, как от козла молока. Ты бы, что ли, помирилась с ним!