Анна Берсенева - Стильная жизнь

– Я тебе верю, Веня… – Она снова почему-то всхлипнула.

– Тогда, значит, нечего и плакать, – улыбнулся он и погладил ее по голове, как маленькую. – Давай умоемся лучше, а то посмотри, на щеках какой боевой раскрас.

Было что-то удивительное, непонятное в его прикосновениях. Аля в первый же день знакомства с ним это почувствовала: не страсть, не влечение, не та напряженная сила, которая бросает мужчину к женщине, а какая-то согревающая волна нежности…

Она смыла с лица разноцветные потеки косметики, высморкалась, не стесняясь Веньки. Он пригладил мокрыми руками ее растрепавшиеся волосы и удовлетворенно заметил:

– Вот, теперь ничего. Хотя, между прочим, была своя прелесть в этих пятнах под твоими глазами.

– Может, снова нарисовать? Или наплакать? – улыбнулась Аля.

– Пока не надо. Пойдем. – Он открыл перед Алей дверь. Коридор был пуст, из студии доносились веселые и несвязные голоса. – Илюха заждался небось.

– Да он же уехал! Он же сам сказал…

При мысли об Илье ей стало так стыдно, что вся кровь прилила к щекам и в носу защипало.

– Так-таки и уехал, – усмехнулся Венька. – Плохо ты его знаешь, Сашенька. Мало ли чего он сказал! Мне он каждый день чего-нибудь такое говорит…

Конечно, Венька знал Илью гораздо лучше, чем Аля. «Фольксваген» стоял на том же месте, где был припаркован несколько часов назад, салон был ярко освещен, и Илья сидел за рулем, руки сцепив на затылке.

– Подбросишь, шеф? – спросил Венька, открывая переднюю дверцу.

Аля стояла у него за спиной, не решаясь заглянуть в машину.

– Куда едем, командир? – не поворачивая головы, спросил Илья.

– Куда вы – не знаю, а меня прямо на Варшавке сбросишь, возле казино.

Всю дорогу они молчали. Венька курил, приоткрыв окно, и потягивал виски из горлышка полупустой бутылки.

– Хороший самогон, – произнес он наконец, когда Илья притормозил у входа в казино, под аркой из разноцветных лампочек.

– Опять ты, Бен… – сказал Илья. – Сдалось оно тебе!

На Венькином лице на мгновение установилось просительное, какое-то жалкое выражение – и тут же исчезло, сменившись его обычной насмешкой, так не вязавшейся с печальным взглядом.

– Ну чего ты, Илюха, ей-богу, – сказал он. – Ладно бы Сашенька меня увещевала, но ты-то… Пока, ребята, спокойной ночи!

Пока машина отъезжала от тротуара, Аля видела в водительское зеркальце, как он допивает виски, далеко запрокидывая голову, швыряет в кусты бутылку и входит под разноцветную арку казино.

Теперь они молчали вдвоем. Илья не отрываясь смотрел на дорогу. Это была их первая ссора, и впервые они ехали вдвоем в таком гнетущем молчании.

– А почему он Варю не подождал? – робко спросила Аля, когда молчание стало для нее невыносимым.

– А чего ее ждать, дуру эту? – не поворачивая головы, ответил Илья. – Женился на первой же дуре, которая сказала, что от него беременна. Хотя и тогда все прекрасно понимал. – Он помолчал, словно ожидая Алиного вопроса, потом добавил: – А надо было дать ей пинка под зад, и она точно так же сделала бы аборт до свадьбы, как сделала после.

Аля сжалась на сиденье. Ей хотелось исчезнуть совсем. Он так спокойно сказал, что Варя дура, что надо было сразу дать ей пинка под зад… Ей вдруг показалось, что он сейчас остановит машину и скажет: выходи…

По-прежнему не поворачивая головы, Илья сказал:

– Ты извини меня. Я орал как последний подонок. Постарайся это забыть, ладно?

Аля почувствовала, что дыхание у нее останавливается. Он говорил спокойно, как будто бы даже безразлично. Но она-то давно уже научилась улавливать даже неуловимые переливы его голоса и теперь чувствовала настороженные, едва ли не робкие интонации.

Она по-прежнему молчала: не могла говорить спокойно, как будто обсуждая что-то постороннее… Она ждала той минуты, когда они останутся вдвоем в пустой комнате, и Илья уже не будет смотреть на дорогу, и прямо на нее глянут его прозрачные, как яблоневая смола, глаза.

Они вошли в квартиру молча. Илья зажег свет в прихожей, помог Але снять плащ. Его руки задержались на ее плечах, она почувствовала, как он обнимает ее сзади, как усы его щекочут ей ухо.

– Прости, милая, – шепнул Илья. – Больше не буду на тебя орать, ты и так единственный мой островок в этом бардаке.

– Я сама виновата, Илюша, – всхлипнула она, оборачиваясь к нему и снизу заглядывая в его глаза. – Напилась, кричала… Что ты должен был делать?

– Да просто не заводиться так, не обращать внимания, – улыбнулся он, целуя ее в лоб. – Прав же Венька: ты маленькая еще, каково тебе все это…

Они долго не спали – уже после того как страсть утихла в их телах, дала оторваться друг от друга. Лежали рядом, молчали, Аля чувствовала, как болят от поцелуев губы.

– А почему же Веня не разведется, если не любит ее? – вдруг спросила она.

– Венька – разведется? – Илья улыбнулся в темноте. – Да ты что, Алечка, это ж сколько всего надо совершить, чтоб развестись! Нет, это не по нему. Варька его без суда из цепких лапок не выпустит: все-таки он парень совестливый, деньги дает, когда есть, да и перед бабами у себя в минкультуре гордиться можно – у них и такого нет. А он пока до суда дойдет, чтоб заявление подать, три раза успеет надраться, пять раз коксу нанюхаться, деньги все спустит в казино и ко мне прибежит занимать на акцизную марку. Я вон и то никак развестись не соберусь. Как подумаю, сколько возни, так и плюну – какая разница? А он же безвольный совершенно, какой уж тут развод…

– Ты не любишь безвольных, Илья? – помолчав, спросила Аля.

– Не люблю, – кивнул он. – А почему я должен их любить? Я их, слава богу, навидался выше крыши. Это ведь так удобно, безвольным быть: никому ничего не должен, хоть блюй всем на голову – никаких к тебе претензий!

– А Веньку – тоже не любишь? – не отставала она.

– Его люблю, к сожалению. К его же вреду.

– Разве можно любить ко вреду? – тихо произнесла Аля.

– Можно, чижик, – ответил Илья. – Если б я хоть раз не дал ему денег – на «дурь», на долги рулеточные, на… все хорошее, да выгнал бы со свистом, когда он вместо работы в запой уходит или валандается черт знает с кем, – он бы, может, остановился. А я даю и не выгоняю, и он к этому привык. Ладно, малышка, давай спать. – Илья подвинул ее голову себе под бок. – Ты-то у меня не безвольная, о чем тебе беспокоиться?

Конечно, Аля понимала, что он прав.

В том странном мире, в котором она оказалась неожиданно для себя и нехудо-небедно жила вот уже полгода, легко было захлебнуться, раствориться, если не обладаешь железной волей – гораздо большей, чем требовалась в мире обыденном.

Можно было спиться, потому что все пили ежедневно и помногу.

Можно было стать наркоманкой, потому что практически не было таких, кто не нюхал бы, не курил, не глотал или не кололся.