Анна Берсенева - Последняя Ева

Правда, в их школе Наташе хотя бы не приходилось особенно задаваться из-за того, что папа был крупным чиновником в МИДе. Высокопоставленных фигур среди родителей хватало, социальное неравенство почти не ощущалось, да и дети были достаточно хорошо воспитаны в своих интеллигентных семьях, чтобы не хвастаться родительскими заслугами.

– Ну, какой можно сделать вывод… – протянула Наташа, лениво стреляя подведенными прозрачными глазками. – Все отвечали хорошо, даже Плужников…

Ева ничего по этому поводу не сказала и только в конце урока назвала Наташину оценку – тройку.

– Почему «три»? – взвилась Величкина. – Что я не так ответила?

– Вы отвечали поверхностно, Наташа, – объяснила Ева. – Это понизило отметку на один балл. А на второй балл я вынуждена была ее снизить за ваше «даже». Мы оцениваем ответы, а не людей. Я думаю, это слово прозвучало оскорбительно для того, кого вы назвали. Прошу вас это понять.

Все одобрительно загудели, Наташа покраснела, но, обведя глазами класс, не почувствовала поддержки и села, глядя на Еву злыми, по-кошачьи сощуренными глазами.

«Вышло, что по носу ловко ее щелкнула при всех, – подумала Ева, закрывая журнал. – Но я ведь не хотела… Не хотела, а так оно и получилось!»

Этот маленький эпизод – когда она была права, но невольно проявила назидательное превосходство – испортил ей настроение. Ева шла по коридору к учительской, радуясь про себя, что уроки окончены, можно отправиться домой и не вести занятия в плохом состоянии духа.

– Ева Валентиновна! – услышала она незнакомый женский голос у себя за спиной. – Извините, можно вас на минутку?

Обернувшись, Ева увидела высокую женщину в бежевом замшевом пальто. Скорее всего это была чья-нибудь родительница – кто еще приходит в школу в субботу к концу уроков? Лицо у нее было удлиненное, с довольно красивыми, но поблекшими чертами – со следами былой красоты, как это принято называть. Но, несмотря на эту блеклость, оно выглядело живым и нервным.

– Я хотела с вами поговорить, Ева Валентиновна, – повторила женщина, теребя пуговицу пальто.

– Пожалуйста, – сказала Ева. – Вы чья-то мама? Пойдемте в мой кабинет, – предложила она уже на ходу.

Кабинет русского языка и литературы, с таблицами спряжений и портретами писателей на стенах, находился в конце коридора и должен был уже освободиться.

– Да, – кивнула женщина, торопливо идя вслед за Евой. – Артема Клементова.

Еве стало не по себе, когда она узнала, с кем разговаривает. Она видела маму Клементова впервые – та почему-то не ходила на родительские собрания, – но зато у нее еще не совсем изгладился из памяти разговор с Мафусаилом. И ей, по правде говоря, не слишком хотелось беседовать с этой сумасбродной родительницей.

«Ну и День смеха у меня в этом году!» – подумала она.

Они молча дошли до кабинета. Ева отперла дверь и пропустила женщину перед собою.

– Как вас зовут? – поинтересовалась она, чтобы как-то начать разговор. – Садитесь, пожалуйста.

– Ирина Андреевна. Но это неважно! Оставим условности, Ева Валентиновна, я совершенно не собираюсь ходить вокруг да около. Вы понимаете, зачем я пришла.

Ее нервные, порывистые интонации только подтверждали впечатление, сложившееся у Евы заочно.

– Что-нибудь случилось с Артемом? – спросила Ева, стараясь говорить тем более спокойно, чем более взволнованной выглядела ее собеседница. – Его сегодня, кажется, не было в школе? Правда, у меня сегодня нет урока в их классе…

– Его и вчера не было. И позавчера, если вы заметили.

– Да, кажется, – кивнула Ева. – Но ведь не я у него классный руководитель, а Вера Георгиевна, она потом и поинтересуется справкой.

– Ах, дело совсем не в справке, – поморщилась Ирина Андреевна. – Будет у него справка, если надо, у меня подруга медработник. Дело в том, что в последнее время он стал совершенно невменяем из-за вас, вы не можете этого не знать!

Еве вовсе не казалось, что Артем стал невменяем, тем более из-за нее. Наоборот – теперь он почти не заводил с нею разговоров, как это бывало прежде, только здоровался, встречая ее в коридоре. А на уроках всегда отвечал отлично, без лишних слов.

Однажды, выглянув в окно учительской в ожидании Левы, Ева увидела, как, выйдя из школы, Артем обнимает Лену Нифонтову из параллельного одиннадцатого – едва ли не самую эффектную из старшеклассниц – и, поцеловав ее в губы, идет рядом с ней через двор. Что ж, он тоже был красивым парнем, и это смотрелось вполне естественно: два красивых юных человека идут в обнимку по весеннему двору…

– Я не понимаю, о чем вы говорите, Ирина Андреевна, – сказала Ева. – И не буду скрывать: этот разговор мне неприятен. Василий Федорович говорил мне несколько месяцев назад о ваших… предположениях. Но мне казалось, вы сами убедились, что они не имеют под собою никаких оснований.

– Ах, перестаньте, – поморщилась мамаша. – Вы говорите то, что должна говорить учительница. Скажите еще, что это распространенная психологическая ситуация… Я все это прекрасно знаю! Нас в свое время тоже инструктировали в пединституте.

– Вы педагог? – спросила Ева, пытаясь переменить тему.

– Переводчица, я на иностранном училась. Раньше немецкую поэзию переводила, но теперь не до того – на фирме работаю. Ева Валентиновна, не отвлекайте меня посторонними вопросами, я и так сбиваюсь! – Лицо ее снова нервно дернулось. – Да, вот… Вы говорите со мной так, как должна говорить с мамашей учительница. А я в данном случае вижу в вас не учительницу, а женщину, в которую влюблен мой сын, из-за которой он готов поломать свою жизнь!

Ева поняла, что переводить разговор на нейтральные темы бесполезно. Лучше попытаться убедить эту нервную даму, что она явно ошиблась.

– Почему вы решили, Ирина Андреевна, что Артем собрался поломать свою жизнь, да еще из-за меня? – стараясь говорить как можно мягче, спросила она. – По-моему, он хорошо занимается, много читает. Он глубокий, вдумчивый человек, неужели вас это не радует?

– Он не был таким… до вас, – покачала она головой. – То есть не был таким – как вы сказали? – да, задумчивым.

– А вы считаете, что задумываться вредно? – невольно усмехнулась Ева.

– Ему, может быть, и не вредно, – усмешкой же ответила Ирина Андреевна. – Он не женщина, ему не предстоит выслушивать от мужа, что баба не должна давить интеллектом. Но это совершенно беспочвенные размышления, понимаете? Он думает о вас, о том, что связано с вами – с вашей душой… Он сам мне так сказал! А зачем ему это?

– У вас… был с ним разговор на эту тему? – осторожно спросила Ева.

– Да, – кивнула она. – Я вынуждена была с ним поговорить, когда поняла, что вся система его жизненных ценностей сместилась… Что у него вообще нет мыслей о своем будущем – о профессии, о карьере, в конце концов, почему бы и нет! Сейчас такое тяжелое время, сколько я могу одна… И знаете, что он мне ответил? – Она взглянула на Еву с таким смятением, что ей впервые стало просто жаль эту женщину. – Он сказал: «Мама, все это не стоит одного ее взгляда». Это, по-вашему, нормально? – Она сжала длинные пальцы так, что хрустнули суставы. – И как он будет с этим жить – мужчина, в нашем-то обществе? Хотя, наверное, подобные вещи льстят вашему женскому самолюбию…