Анна Берсенева - Последняя Ева

С этими словами Эмилия Яковлевна подхватила Надю под мышки, помогая приподняться. Кадик посапывал рядом и довольно бестолково подсовывал руки под Надину спину. Наконец общими усилиями они перевели ее в дом.

– Но как же так быстро, почему же так быстро? – всхлипывала Надя; с появлением Эмилии слезы лились из нее рекой. – Даже схваток не было, я же помню, Эмилия Яковлевна, не должно же так быстро…

– Надя, мало ли что ты помнишь! – воскликнула та. – У Лидочки Бубенной мальчишки-погодки, так она второго родила за полчаса. Всем рассказывала потом: родила быстрее кошки, даже «Скорая» не успела приехать! А у тебя два года всего прошло. Аркаша, ты еще здесь? – обернулась она.

– А куда ехать, Милечка? – спросил он. – Ты же не сказала…

– Господи, да поезжай на станцию и вызови «Скорую», приедет же она когда-нибудь! А по дороге спрашивай подряд всех встречных женщин, нет ли где поблизости врача или акушерки. Или погоди… Беги-ка сначала на колодец, ведра только не забудь, они там на веранде стоят. Знаешь, как выглядят ведра? Чем-то похожи на пуанты… Как только принесешь, быстро сунь в одно из них кипятильник! – крикнула она ему вдогонку.

Наверное, Эмилия тоже была испугана. И кто бы не испугался в подобной ситуации? Но в ее голосе звучали такие привычные нотки, и Кадика она дразнила так смешно, что Надя почувствовала, как ей становится легче – несмотря на то что тянущая боль, наоборот, нарастает.

Через несколько минут боль сделалась такой острой, что Надя не видела уже ничего. Ни как вбежал, а потом снова исчез Кадик, ни как Эмилия расстилает под нею белое тканое покрывало, пар идет от ведра…

Она вцепилась обеими руками в края железной кровати и, не вскрикивая, выталкивала из себя ребенка – всю себя, разрываясь, выталкивала наружу!

– Наденька, ну что же ты молчишь? – слышала она голос Эмилии. – Надо же кричать, не молчи!

– Не надо… – задыхаясь, повторяла Надя. – Не надо кричать, совсем не надо…

Ей было не столько больно, сколько трудно, и крик мешал ее труду.

– Ой! – вдруг воскликнула Эмилия. – Волосики видны, честное слово, Надя, темненькие! А длинные какие, наверно, девчонка! Давай-ка еще, ну-ка постарайся, девочка, дорогая, постарайся еще, теперь поскорее надо, а то он задохнется!..

Надя услышала, как что-то тяжело всхлипнуло и словно выкатилось у нее изнутри. И тут же ей стало так легко, что она снова ухватилась руками за края кровати, как будто могла улететь!

Надя попыталась приподняться на локтях, это ей не удалось, но она успела разглядеть в руках у наклонившейся к ее коленям Эмилии, как в ослепительной вспышке, крошечное мокрое существо. Это существо как-то странно поскрипывало – и вдруг закричало так звонко, что Надя вздрогнула.

– Мальчик! – вместе с его криком услышала она вскрик Эмилии. – Наденька, мальчик, ты видишь? Боже мой!

Чьи-то быстрые шаги послышались на крыльце, открылась дверь с веранды.

– Господи, что делается-то у вас! – Повернув голову, Надя увидела маленькую круглолицую женщину в белом платочке; в руке женщина держала большую сумку. – Никак родила?! И сами приняли, бабуленька? А я акушерка, акушерка с фельдшерского пункта, – объяснила она. – Меня дядечка-то ваш нашел – поехали скорее, говорит… Мы «Скорую» вызвали, и я сюда…

Словечки будто выбегали из ее рта – быстро, как по лесенке. При этом она уже стояла в изножье кровати и, наклонившись, что-то держала своими маленькими ручками.

– Вы очень вовремя! – засмеялась Эмилия. – Я уж думала, сейчас придется перерезать пуповину маникюрными ножницами!

Она наклонилась к Надиному лицу и быстро поцеловала ее в лоб. Синие глаза Эмилии сияли совсем близко, но Надя так и не понимала, какое чувство светится в этих загадочных глазах. Чувств в них было слишком много, и все такие разные, так быстро сменяли они друг друга… А Надя устала, ужасно устала, несмотря на то что все произошло просто молниеносно! Только теперь она это поняла, когда наконец наступило облегчение…

– Ха-арошенький мальчишечка, – приговаривала акушерка, уже завертывая ребенка в белую простынку, извлеченную из своей сумки. – Молодцы вы с бабушкой! А глазки-то, глазки! Чисто бабуленькины глазки, посмотрите-ка, бабуленька.

– Боже мой! – ахнула Эмилия Яковлевна. – И правда, мои глазки, синие… Мой внук, Надя! – И она вдруг заплакала, тут же засмеялась сквозь слезы, заплакала снова…

Машина сигналила под окном, что-то приговаривала акушерка, какие-то люди в белых халатах взбегали на крыльцо…

Надя смотрела на своего сына.

Он лежал, спеленутый, как белый камешек, на руках у бабушки Эмилии и глядел на нее снизу вверх серьезными синими глазами.

Ева ждала маму из Кратова с таким нетерпением, с каким не ждала ее никогда в жизни! Она даже в школу позвонила и соврала, будто заболела, чего не делала никогда, даже из-за Дениса.

Она знала, что папа подвезет маму до дому и сразу поедет на работу – едва ли даже поднимется, потому что они позавтракали вдвоем на даче. Так что она не удивилась, услышав, что только один человек тихо входит в квартиру.

– Мама! – Ева выбежала ей навстречу. – Звонил Юрка, вчера позвонил, сразу, как только ты ушла! Жив, здоров, был в командировке на заливе Мордвинова, позвонить оттуда невозможно, всех целует!

– Ты правду говоришь, не успокаиваешь меня? – тихо спросила Надя, застыв с туфлей в руках.

– Он сказал: «Чтоб мне сдохнуть!» – подтвердила Ева.

– Бессовестный! – Надя наконец улыбнулась. – Ну вот, не зря бабушка снилась.

– А он говорит, что ему тоже, – вспомнила Ева.

– Да уж наверное. Его ведь ангел-хранитель, и мне о нем напоминала.

Ева с трудом дождалась, пока мама переоденется, смоет с туфель весеннюю кратовскую грязь. Она хотела услышать, немедленно хотела услышать: как все это было тридцать с лишним лет назад?

– Ты же обещала, мам, – совсем как ребенок попросила Ева. – Помнишь, обещала вчера? Или теперь жалеешь, что вообще мне сказала?

– Не жалею, – улыбнулась Надя. – Вот папа твой – тот расстроился. Она, говорит, и сейчас ребенок, младше Полинки! Ну, сама с ним поговоришь.

Ева видела, что маме трудно рассказывать – вот так, специально, сидя в детской у Полинкиного стола, как будто за школьной партой. Но Ева слушала, не прерывая, не переспрашивая – и Надя постепенно начала говорить быстрее, взволнованнее, перебирая разбросанные по столу разноцветные мелки, машинально складывая из них причудливые узоры…

Ева вглядывалась в ее красивые, чуть удлиненные к вискам глаза, во все ее до сих пор молодое лицо с неправильными и выразительными чертами. Она смотрела на легкие завитки волос на маминых щеках и пыталась представить, как та отрезала каштановую свою косу, чтобы все в ее жизни стало по-новому…