Вера Колочкова - Особое выражение лица [litres]

– Мам, ты чего шепчешь? Ты боишься, да?

Она и не заметила, что Алишер отвернулся от окна и смотрит на нее испуганно. Всегда у него личико меняется, когда он чего-то боится. Круглые щеки опадают, глаза будто прячутся вглубь, и ладошки становятся холодными и влажными. Встрепенувшись, она тут же изобразила на лице спокойствие и уверенность и даже сумела улыбнуться весело и довольно бодренько.

– С чего ты взял, что я боюсь? Ничего я не боюсь.

– А почему глаза закрыла? И губы у тебя дрожали, будто ты плакать собралась.

– Алька, отстань! Посмотри лучше, как за окном интересно! Смотри, какие деревья вон у того дома с колоннами растут. Видишь? Это голубые ели. У нас таких нет.

– Елки, что ли? Как в Новый год? Так они же не настоящие!

– Нет уж, здесь они самые настоящие, Алька! Это у нас была елка искусственная, мы ее каждый год с антресолей доставали и наряжали.

– А мы Новый год здесь будем встречать, да?

– Ну конечно, здесь. Мы же с тобой решили уже, что навсегда сюда приехали. Что нам будет трудно, но мы все вытерпим. Помнишь?

– Помню, – важно кивнул мальчишка. – Помню, мамочка. Ты не переживай. Я все знаю.

И опять внутри дрогнуло от этого по-взрослому прозвучавшего «я знаю». Действительно, знает. Шесть лет живет в одних сплошных трудностях, в безотцовщинах, в постоянном безденежье. Даже в детский сад никогда не ходил – с бабушкой дома сидел, которая ему русские сказки рассказывала и говорила с ним только по-русски. Как и с Дилей, когда она была маленькой. А потом умерла у него на глазах. Но лучше об этом не думать, не думать… Прости меня, мамочка, я пока не буду о тебе думать. Иначе заплачу.

– Видишь, по какой красивой улице мы едем? Это самая главная улица в городе, центральная. Бабушка, когда молодая была, здесь любила гулять.

– Ой, смотри, мам, какой дом красивый! Как дворец из книжки!

– Нет, это не дворец… Это, по-моему, старинный купеческий дом должен быть, еще до революции построенный…

– До какой революции? До войны, что ли? Здесь тоже война была? Как у нас в Душанбе?

– Нет. Это не такая война была.

– А какая? Коммунистическая? Когда все хорошо было, а потом плохо стало?

– Алька, боже мой, какая у тебя каша в голове!

– И ничего не каша! Бабушка мне рассказывала, что когда-то давно, при коммунистах, здесь все хорошо было. А потом плохо стало.

Сидящий перед ними мужчина с крепким бритым затылком обернулся, глянул на Алишера заинтересованно. Ничего не сказал, только хмыкнул, снова отвернулся. Они переглянулись испуганно, и Диля прижала палец к губам – молчи, мол. Автобус заскрипел, задрожал натужно, разворачивая длинный двусоставный корпус на перекрестке, быстро поехал уже по другой улице, не так запруженной транспортом. И дома здесь были уже не такие монументальные. Обычные панельные дома стояли в строгом ряду, окруженные наполовину облетевшими тополями.

На остановке забралась в автобус бабушка с палочкой, и Диля торопливо подскочила, уступая ей место. Бритый затылок впереди снова зашевелился, повернул голову, глянул на нее с удивлением, будто она что не так сделала. У них, видимо, не принято старикам место уступать? Другие национальные традиции? Странно, а ей казалось, что простое уважение к старости никакого отношения к традициям не имеет. И мама ей об этом ничего не рассказывала…

– Спасибо. Спасибо, деточка… – благодарно ворковала старушка, пристраивая около себя свою палку. – Это твой парнишонка, да? Славненький какой парнишонка, чернявенький.

– Остановка Академическая. Следующая – Комсомольская, – равнодушно прошипел динамик водительским голосом.

– Ой, простите… Простите, нам выходить на следующей надо! – наклонилась Диля к старухе. – Давайте я вам встать помогу, мне чемодан надо вытащить… Алька, давай скорее! Бери сумки, иди к выходу!

Как только они выгрузились из автобуса, пошел дождь. Мелкий, холодный. Приглядевшись, Диля рассмотрела на одном из домов синюю табличку – улица Комсомольская, 13. Вздохнула тяжко – ничего себе, сколько надо до дома под номером 43 волочь за собой чемодан! Хотя это вовсе и не беда. Его можно и пять километров за собой волочь, только бы Таня Деревянко дома оказалась. Было бы неплохо, если б она по этому адресу вообще как таковая оказалась. А вдруг она давно уже съехала? Квартиру поменяла, в другой город переселилась? Наверное, надо было и впрямь ей сначала письмо написать…

Хотя нет. Мысль написать письмо у нее сразу, первым делом появилась. А потом она передумала. Напишешь, а потом ответ придет – извините, мол, не могу вас принять, уважаемая дочь моей подруги юности Маши Коноваловой. В письменном виде всегда отказать легче. Лучше уж так, как снег на голову. Между прочим, их русские соседи по душанбинской квартире так и сделали, когда войной в городе запахло – собрались в один день и уехали к родственникам без предупреждения. Тоже испугались, что, если попросятся, откажут. Потом от них письмо пришло – с горем пополам устроились. Если по совести, им бы с Алишером тоже следовало к родственникам махнуть, ведь имеются же таковые! Где-то живет в этих местах мамина старшая сестра, которая, стало быть, Диле теткой приходится. Зовут ее Зинаидой, тетей Зиной, значит. Имя-то какое хорошее – Зинаида! И чего они там с мамой не поделили, интересно? Даже адреса не осталось. Вообще никакой информации не осталось. А может, Таня Деревянко этот адрес знает? А что, вполне! Они же подругами были, все друг о друге знали.

– Мам, а нам еще долго идти? – вывел Дилю из задумчивости голосок Алишера.

– Ты устал, сынок?

– Нет, совсем не устал. Я просто так спросил.

– Ну, тогда давай вместе считать… Нам какой дом нужен?

– Сорок третий.

– Правильно. А сейчас мы проходим около двадцать пятого. Сколько еще домов надо пройти?

– Восемнадцать! – подумав всего полминуты, весело сообщил Алишер, сверкнув глазами из-под козырька джинсовой бейсболки.

– Думай, балда! – рассмеялась Диля. – Дома на этой стороне улицы нечетные, а на другой – четные!

– А… Понял! Тогда – девять! И вовсе я не балда. Балда – это работник из сказки, который попа обманывал. Не знаешь, что ли? Мне бабушка читала.

– Да знаю, знаю… Меня бабушка в детстве тоже балдой звала, когда сердилась. А в общем, ты молодец. Хорошо считаешь. В школу пойдешь, сразу отличником будешь.

– А потом?

– Что – потом?

– Ну, после школы… Что я потом буду делать?

– Потом… Потом ты в институт поступишь! И закончишь его с красным дипломом!

– А у тебя диплом есть?

– Нет. У меня нету.

– А почему?

– Я не успела институт закончить, – вздохнула Диля. – Только два курса проучилась. Бросила.

– Почему?

– Потому что ты родился. Потом мой папа, твой дедушка, умер. Потом… – голос Дили дрогнул, и она поспешила сменить тему. – Неважно, в общем. Ты не замерз?