Кайли Мартин - Ва-банк (ЛП)

Вот черт.

У нас будет ребенок, а я даже не потрудился рассказать ей, что мой отец умирает. Это довольно отстойно.

Вздохнув, я наклоняюсь и подбираю с пола футболку, которой меня отхлестали, и протягиваю ее Саванне.

Я чувствую себя тварью, что не рассказывал о таком важном факте из своей жизни, а ведь она поделилась со мной всем: самыми ужасными подробностями, которые не хотела рассказывать ни одной живой душе. Саванна может взбеситься или обидеться, а то и все сразу, и у нее есть на это полное право.

Нахмурившись, я утыкаюсь взглядом в пол, на ее идеально накрашенные пальчики ног, а затем прокашливаюсь и бормочу:

— Он болел. Цирроз.

— Я знаю.

Поднимаю взгляд и вижу, как она морщится от моего смущения.

— Я случайно подслушала ваш с Блейком разговор. Мне не хотелось совать нос в чужие дела, и решила, что ты сам заговоришь со мной об этом, когда захочешь.

Она пожимает плечами и подходит ближе, обнимая меня за талию. Я прижимаю ее к себе и кладу подбородок ей на макушку.

— Мне жаль, — бормочет она у моей груди. — Знаю, вы не были с ним близки, но это все равно хреново. — Отстраняясь от меня, она добавляет: — Сейчас только возьму другую футболку и буду готова.

— Ты поедешь? — Не знаю, почему, но я удивлен.

Она останавливается на полпути к шкафу и снова оборачивается. Теперь она выглядит уязвленной.

— Ты не хочешь?

Черт, только не надутые губы и щенячьи глазки.

— Нет, нет, нет, детка, я совсем не о том, — говорю я, запинаясь в попытках поскорее объяснить. Саванна крепкая штучка, но беременность и гормоны выбили ее из колеи. Теперь она плачет по любому поводу, и в девяти случаях из десяти причина абсолютно надуманная. На днях она рыдала полчаса, потому что в «Макдоналдс» вышел из строя автомат с мороженым.

Полчаса!

А потом, когда я ласково спросил, почему просто не пойти к другому, она заплакала еще сильнее, потому что это не пришло ей в голову.

Я до смерти люблю эту девушку, но, если следующие восемь месяцев будут такими… черт. Раньше я думал, что она нелогична, но теперь у нее сумасшествие буквально в крови.

Обхватив ладонями ее лицо, я пытаюсь изгнать ее боль и обиду, которые ненароком вызвал. Ее выражение лица меня попросту убивает и заставляет чувствовать себя самым большим придурком на планете. Даже если учесть ее повышенную обидчивость, это не отменяет того факта, что я просто насрал на ее чувства.

А ее чувства, на самом деле, единственное, что имеет значение.

Она приникает к моей ладони и позволяет вытереть одинокую слезинку, стекающую по ее правой щеке. Когда Саванна поднимает на меня взгляд, в моей груди все сжимается и горло сдавливает.

Как же сильно я люблю эту девочку. Со всем ее буйством гормонов и прочим.

Наклонившись, я прижимаюсь к ее губам, но времени на поцелуи у меня нет. Я стону и неохотно отрываюсь от нее.

— Знаешь, если бы мог, привязал бы тебя к себе. Но ты сказала, что устала, а я не знаю, когда мы сможем вернуться. Тебе стоит остаться и выспаться. — Я провожу ладонью от ее бедра к пока еще плоскому животу. — Теперь ты спишь за двоих, знаешь ли.

Саванна решительно качает головой.

— Ты всегда рядом, когда нужен мне, и я тоже хочу быть рядом с тобой. И буду там ради тебя. И ты не сможешь меня остановить.

Я улыбаюсь при виде решительного выражения ее лица и упрямой линии подбородка.

Еще несколько месяцев назад она была готова на все, лишь бы остаться независимой. Теперь она выглядит готовой бороться с любым препятствием, чтобы быть рядом, даже если это препятствие — я сам.

И черт меня подери, если я не горжусь этим.

— Ты в порядке?

Я отрываю взгляд от задних фар впередиидущей машины и смотрю на Саванну. Я был погружен в свои мысли по дороге в больницу и, вероятно, не сказал ей и двух слов с тех пор, как мы сели в машину.

Убрав руку с руля, я переплетаю наши пальцы.

— Я всегда в порядке, когда ты рядом.

Она закусывает губу, и по ее лицу бегут тени, пока мы едем по темной дороге.

— Тебе должно быть тяжело. Я не могу даже… — Ее глаза расширяются, когда она делает глубокий вдох и выглядит настолько потерянной, каким должен быть я.

Но это не так. Я все еще чувствую равнодушие.

Наверное, это хорошо. Если равнодушен, то тебе не больно, верно?

Въезжая на поворотную полосу, я пожимаю плечами.

— Не знаю. Меня не покидают связанные с ним воспоминания. Большинство из них отвратительны и не заслуживают, чтобы их помнили, но некоторые… некоторые хорошие. Как тогда, когда он взял меня и Блейка на игру «Филлис». Мне тогда было лет семь-восемь, и я был в восторге. Я даже взял с собой мяч, надеясь получить автограф после игры. Но мы набросились на хот-доги и попкорн, и Блейка, в конце концов, вырвало прямо на соседа, так что пришлось уйти раньше.

Я улыбаюсь воспоминаниям: нам пришлось ехать домой с опущенным стеклом, потому что от Блейка жутко воняло. Папа все время поддразнивал его, говоря, что он в любую секунду может остановиться и привязать его к капоту нашего универсала, как дохлого оленя, потому что «мертвых не возят в машинах, а ты пахнешь так, будто кто-то умер, мальчик». Потом он зажал нос, скорчил кислую мину и заехал на заправку.

Блейк разревелся, бубня, что он «не дохлый олень», но папе всего лишь нужно было заправиться. Ему понадобилось целых десять минут, чтобы убедить Блейка, что его не посадят в багажник.

Саванна усмехается.

— Ауч, хреново. Жалко, что ты не получил автограф. Они хотя бы победили «Рэд Сокс»?

— «Рэд Сокс»? — Я хмурюсь и бросаю на нее взгляд. — Они не играли с «Рэд Сокс».

Теперь она выглядит такой же смущенной, как и я.

— Погоди, так он повез вас аж в Филадельфию на бейсбольную игру? Это же около пяти часов езды.

Я бросаю взгляд на дорогу, прежде чем снова повернуться к ней.

— Мы жили в Филадельфии. Именно там мы с Блейком выросли.

Я же рассказывал ей раньше, верно?

Саванна моргает и выглядит совершенно ошарашенной.

— Черт! Я что, никогда тебе не говорил?

Она отпускает мою руку и указывает на себя, бормоча:

— У меня что, лицо похоже на человека, который знал?

— У тебя лицо очень красивого человека, — говорю я и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее.

Неудивительно, что она видит насквозь мою слабую попытку сгладить ситуацию и отталкивает меня.

— О, господи! — стонет она, пряча лицо в ладонях. — Во что мы ввязались? У нас будет ребенок, а я даже не знаю, откуда ты родом. Я даже твоего второго имени не знаю!

От паники ее голос повышается с каждым словом, что заставляет паниковать меня, поскольку я узнаю приближение классической истерики Саванны.

К счастью, мы уже подъехали к больнице, и я останавливаюсь на первом попавшемся месте. Я должен пресечь истерику в зародыше, потому что когда Саванна выходит из себя, сбегает, а я не могу этого допустить. Не сейчас, не снова.