Виктория Мальцева - За мгновения до...

— А знаешь, в чём парадокс?

— Ну же, блесни!

— Слепой иной раз бывает счастливее зрячего, потому что видит то, что спрятано. А спрятано очень многое.

— Например? — выпирает свою грудь с вызовом.

— Например, чувства людей или отсутствие оных!

Мел напрягается, её глаза сужаются, растворяется ехидная улыбка.

— У зрячих завышенные ожидания к жизни. И духовная слепота, — добавляю.

— Чего? — уточняет Фиона.

— Ну, — объясняю, — это когда человек думает, что кому-то нравится, а на самом деле служит резиновой Долли: пришли, слили сперму, а поговорить не о чем! А бывает, что и не с кем…

Её ноздри надуваются, как воротник у кобры. Мне кажется даже, я слышу характерный треск ороговевшего хвоста — трещотки. И зелень вокруг рта, это либо эффект такой у её смуглой кожи, либо яд пропечатывается.

Подружки переглядываются, кто-то из девчонок попроще ржёт, и я слышу тихое:

— А сестра у Дамиена палец в рот не клади, уделала Мел!

Она это тоже слышит и зеленеет ещё больше.

— Ещё раз сядешь в его машину, и мои милые шалости перестанут быть милыми! — угрожает, швырнув мой мобильный на пол, мне под ноги.

Так вот, оказывается, где он был!

Вечером я снова одна. Одиночество — страшная вещь, особенно, когда у тебя ломит всё тело, раскалывается голова и мучает кашель. К часу ночи не выдерживаю и отправляю брату сообщение.

Eva: «У тебя всё в порядке?»

Спустя пятнадцать минут получаю ответ:

Dam: «В полном».

Ещё через полчаса:

Dam: «Я думал, салфетка почила в недрах мусорных баков и к этому моменту должна уже была бы быть переработана на одном из китайских заводов».

Eva: «Тебя не было два дня, поэтому вопрос «У тебя всё в порядке?», более чем необходимость. Это мой долг».

Двадцать минут спустя:

Dam: «Долг перед кем?»

Eva: «Хотя бы перед твоим отцом».

Dam: «Потому что он купил тебе машину?»

Eva: «Мать была права. На этот раз».

Dam: «Права в чём?»

Eva: «В том, что ты сделаешь из этого трагедию».

Dam: «Не вижу ни единого признака трагизма ни в моих действиях, ни в словах».

Eva: «Повеяло… жадностью? Ревностью?»

Ответа не последовало.

Открываю глаза, вижу свою комнату, тусклый свет дождливого дня и… Дамиена, сидящего на полу спиной к бортику моей кровати.

Несмотря на скупость освещения, мне отчётливо виден его профиль:

— Уже утро?

— День.

Дамиен поднимается и, засунув руки в карманы, подходит к окну:

— Когда ты интересовалась о том, всё ли со мной в порядке, стоило намекнуть, что у самой всё далеко не в полном, — в его тоне нотки раздражения.

— Да?

— Да, Ева. Ты не выглядишь…

В длинной паузе мы оба ищем слова, и Дамиен находит первым:

— … здоровой!

— Если не выгляжу здоровой, значит, выгляжу больной. А это уже можно считать оскорблением, — пытаюсь подняться.

Дамиен кривится, на этот раз, намеренно изображая крайнее раздражение.

— И если бы ты не был Дамиеном… я бы попросила принести стакан воды, — заключаю, поднявшись и всеми силами стараясь обрести равновесие, потому что комната качается подобно утлой лодочке на морских волнах.

Внезапно Дамиен впервые за всё время прикасается ко мне: вначале его рука на моём животе, толкающая в направлении постели, затем, когда я, малость качнувшись, падаю, подхватывает обеими и помогает приземлиться, вернее, «прикроватиться» обратно:

— Будем считать, что ты бредишь. Сейчас принесу воды.

Rosie Carney — Awake Me

Дамиен уходит, а у меня жжёт в том месте, где его ладонь мгновения, но всё же прижималась ко мне. Как ожог, только не болезненный, а… приятный?! Щекочущий изнутри? Проникающий струями по венам и артериям в центр меня? В самое-самое что ни на есть ядро?

Закрываю глаза и вопиюще слабохарактерно, малодушно, безбожно попирая всякие принципы своего взаимодействия с окружающим миром, дрейфую в кайфе его прикосновения. И мне даже наплевать, что болит в груди, что тяжело дышать, что голова пульсирует так, словно её накачали ядовитым газом. Мне хорошо: у меня на животе живое пятно!

Дамиен и забота — это нечто. Странно видеть, ещё более странно ощущать.

Ласку получать всегда приятно (ну, в большинстве случаев), но когда она проявляется экстрактом нежности у человека, с которым имелись некие трения (ладно, будем честными: острая форма взаимной неприязни), то подобное явление способно совершенно выбить из колеи.

В хорошем смысле.

Дамиен мягко целует мою щёку, затаив дыхание, надеясь, очевидно, не разбудить и остаться не уличённым в замере температуры таким нетривиальным способом.

Что ж, я подыгрываю: притворяюсь крепко спящей. Странно, конечно, принимать больного простудой за невменяемого, но, тем не менее, его губы на моей щеке. И что ещё более странно: рука, сотворившая безобразное количество душераздирающих диверсий в мой адрес, в данный момент поправляет тёпленькое одеяло, старательно подтыкая концы под спящее «тело». И, наконец, главное: лимит моего понимания исчерпывается окончательно в тот момент, когда прохладная (в сравнении с моим теноподобным организмом) ладонь ложится на мою щеку, и температурный замер осуществляется непосредственно методом «губы в губы». Всё с тем же подходом: аккуратно, едва ощутимо, почти невесомо.

Ну и напоследок парочка совсем уже невинных жестов: вынимание прилипших волос из моего рта и поглаживания по воспалённой голове.

В конце концов, я начинаю со всей серьёзностью подозревать у себя галлюцинации. Есть ещё вариант маниакального сновидения, но тот факт, что мочевой пузырь лопается от желания посетить туалет, наводит на мысль, что происходящее вполне реально и даже более того, вписывается в законы физики, пространства и времени. Хотя я не отказалась бы от некоторой сюрреалистичности: добавила бы красок, преимущественно сиреневых и лиловых оттенков, и предложила бы главному герою моего персонального кино чуть плотнее прижаться к моим губам и уже замерить эту температуру как следует. Кто знает, к каким результатам может привести нарушение лабораторных условий, техник и технологий?!

Шутки в сторону: настоящие галлюцинации ещё впереди.

Просыпаюсь и констатирую ситуацию: Дамиен, переодетый в футболку и домашние мягкие штаны, укрыл меня пледом вместо тёплого одеяла и лёг поверх него. Словно отгородился всем, чем смог придумать, но при этом обнял трепетно, не сдавливая, но настолько плотно, насколько это было возможно. Так дети обнимают любимую игрушку, когда ложатся спать.

Он не спит. И, по всей видимости, даже не спал.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос сел окончательно.

— У тебя жар, Ева. Я слежу за цифрами. Они уже побили все рекорды! Я не знал, что с этим делать, поэтому позвонил твоей матери.