Виктория Мальцева - За мгновения до...

Директор с такой экспрессией обозначил наши перспективы, что у него даже брызнула слюна.

— Повторяю, мне плевать! — не унимается Шумящая Кобра. — Отдохну две недели дома, надо же, как страшно!

— Отдохнёшь! Но про университет, который наметила, можешь забыть!

— Неужели?

— А я не говорил, что мой лучший студенческий друг, а ныне один из управляющих в администрации UBC, крайне негативно относится к интригам и травле в студенческой среде? Ты рекламу по телевизору видела?

И я вспоминаю: «UBC — bulling free zone» — один из ключевых лозунгов в рекламе первого в провинции университета.

Лицо Мелании перекашивается осознанием, и она, нервно поджав губы, отворачивается к окну. А глаз её, надо сказать — страшное зрелище: весь красный, и внутри, и снаружи, нижнее веко разодрано моими ногтями до крови, как и вся нижеследующая щека, шея, и Бог ещё знает что, под её фэнси майкой.

— Задумалась? Думай, Мелания! И думай хорошо!

— Она ненормальная! — вновь вскидывается та. — Больная! Мне нужно к врачу, я, возможно, теперь вообще ослепну!

— Никуда не денешься, такие не слепнут, — не сдаётся мудрый мистер Ситтер.

— Какой второй вариант? — осмеливаюсь открыть рот.

— Второй вариант… — директор сосредоточенно оценивает мои потери в шевелюре, — вы обе возвращаетесь домой и говорите, что подрались на улице. Никаких разбирательств, никаких отметок в аттестате. И прошу учесть, что я делаю это ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО потому, что вы обе — выпускной класс!

Разворачивается к Мелании и ещё громче:

— Повторяю для особенно умных: вы обе, ОБЕ выпускницы!

Спустя время добавляет:

— Мелания, прекращай уже эти свои игры! Заметь, я даже не спрашиваю, зачем ты изуродовала её проект: и так всё яснее ясного. И знаешь, сейчас я дам тебе один умный совет, — Ситтер наклоняется ближе к её лицу. — Обрати внимание: не как учитель математики и не как педагог, а как мужчина женщине: ЭТИМ ты никогда его не удержишь, скорее, наоборот — оттолкнёшь!

Директор многозначительно сводит брови, впившись взглядом в синие глаза Мелании так цепко, словно желая загипнотизировать.

Когда мы выходим из класса, Дамиен подпирает стенку напротив двери, скрестив на груди руки и широко расставив ноги. Он поднимает на нас глаза: они подозрительно сощурены, брови сведены к переносице в таком напряжении, в каком я их ещё не видела.

— Что? — обращается он непонятно к кому: то ли к своей ненаглядной, то ли к нам обеим.

— У меня всё болит! — чёртова актриса тут же срывается в рыдания, и у неё всё-таки есть в этом талант, потому что и издаваемые звуки, и производимые движения выглядят искренне.

— Что Ситтер сказал? — уточняет он свой вопрос.

Она рыдает у него на груди, прижавшись щекой и ладонями. Его руки обвиты вокруг неё, но глаза… глаза провожают меня.

Я помню, что ты сказал, Дамиен. И, возможно, мне стоит согласиться с тобой: я больная, и меня нужно изолировать от общества, то есть вас, таких правильных и адекватных.

Иду по коридору уверенным шагом, скручиваю волосы на ходу, пытаюсь не плакать и унять боль в груди. Не жаль вырванных волос, перед глазами его руки на её талии. Он всегда будет на её стороне, права она или нет, сволочь или человек.

Однако его локти не были подняты, не были. Возможно, глупость, но мужские объятия бывают разными: вялыми, дружескими, сексуальными. И бывают такими, когда локти подняты, оторваны от тела, потому что руки тянутся так далеко, как смогут достать. Стремятся дотянуться и забрать себе столько, сколько получится. Жадные руки, поднятые локти, потому что любящее сердце.

Главный удар ждал впереди. Мисс грёбаная ни разу не замужняя Фискерт заявляет в моё обескураженное лицо, что мой проект не засчитан, хотя одноклассники уже доложили ей о судьбе моей белуги.

И вот он, этот момент, когда тебя бьют наотмашь:

— У меня есть фото её проекта. Я сделал вчера, — Дамиен.

Какого чёрта он ищет, вообще, в кабинете предмета, который даже не в списке его классов? Почему он сейчас не на своём дизайне, например, или что там у него?

— Фото — не проект, Дамиен! — вещает учитель.

— Согласен, но Вы, по крайней мере, сможете увидеть, что там было.

Жирное лицо Фискерт загорается любопытством:

— Показывай.

Дамиен мгновенно предъявляет снимок в своём телефоне, словно держал наготове. Мисс Фискерт смотрит, максимально вытянув руку перед собой, затем натягивает очки и рассматривает поближе:

— Да… — выдаёт вердикт. — Хорошая была работа, Ева. Жаль, что ты не сумела вовремя её сдать.

— Но Вы же можете поставить ей хотя бы «С»? — не унимается Дамиен.

— «С» — будет самым верным решением! — нервно выплёвывает Мелания, входящая в кабинет.

На её глаз уже наложена повязка, хотя ничего смертельного там нет.

И тут до меня доходит: это и было их планом! Их обоюдным, совместным проектом! Подлость, решительно и почти безнадёжно обрушивающая мои шансы поступить в хороший колледж.

Когда он успел сделать фото? Зачем? Разве безразличная почти уже девятнадцатилетняя мужская особь собирает в своём гаджете фото рукотворных шедевров сводной сестры? Ответ: нет! Он вчера, ещё дома, сделал снимок, показал ЕЙ, и они вместе решили, как ударить меня эффективнее всего.

— Я хочу пересдать этот проект и получить «А», — отрезаю, призвав все силы, чтобы прилюдно не разреветься.

— Хорошо, — соглашается мисс Фискерт.

Вечером Дэвид естественно поинтересовался полученной оценкой. Мне было бесконечно жаль расстраивать его почти светящееся в ожидании маленького триумфа лицо.

— У меня «С», Дэвид, — сознаюсь кротко.

— Что?! — он не верит.

— Мне поставили «С». Я сожалею, прости… что не оправдала твоих надежд.

Не стоит кривляться, не стоит, он со всей серьёзностью мне помогал и ждёт моих успехов.

— Они совсем там с ума что ли посходили? А чтобы получить «А», что нужно сделать, мне интересно? Лично дружить с директором школы или лучше сразу с мэром?!

— Просто принести и сдать работу. А Ева смогла показать только фото.

Долгая тишина свидетельствует о том, что попытки Дэвида осмыслить эту информацию требуют слишком много времени.

— Почему только фото, Ева? Почему ты не показала им свою работу?

— Потому что у меня её не было.

— Почему же её у тебя не было?

Я не знаю, что ему сказать. Мне больно даже думать об этом, не то что произносить. И это делает Дамиен:

— Отец, её испортили другие ученики.

— Как это испортили? Почему? Зачем?

— Ну, знаешь, бывает такое иногда в школах, когда кто-то кого-то недолюбливает… и портит его вещи.

— Это называется травлей, Дамиен. И с этим нужно бороться! — Дэвид трясущимися руками снимает свои очки, чтобы протереть, а это верный признак его крайне расстроенного духа.