Виктория Мальцева - За мгновения до...

— Полиция решила, что она сбросилась с моста, совершила самоубийство на почве неразделённой любви. Но… в её деле остались вопросы.

— Какие?

— За четыре дня тело разложилось настолько, что доподлинно исключить следы борьбы было уже невозможно. А ведь её могли столкнуть с того моста. Но это не самое худшее: существует запись её телефонного звонка Дамиену, где она нетрезвым голосом просит его приехать и спасти «от них». «Они украли меня и удерживают силой» — её речь сложно разобрать, но говорила она именно это. Полиция сочла эту запись домогательствами к Дамиену, и это странно.

— Почему?

— Потому что они закрыли дело, даже не пытаясь его расследовать. А между тем тысячи других вопросов лежат на поверхности, например то, что Мелания в своё время объявила ей войну. Несчастную Роузи затравили в школе, вот точно так же, как пытаются травить тебя. Именно пытаются, потому что тебе и не снились те масштабы, которые пришлось пережить той красотке.

Мои глаза, очевидно, на выкате от всей этой информации, и Крис продолжает:

— Да, она была красивой и уверенной в себе и перевелась в Байдена не из-за несчастной любви, а по причине травли. А ещё она была хитрой и пыталась манипулировать Дамиеном, жаловалась на одиночество, и он приезжал. Я не знаю, что между ними было, но Мелания однажды получила запись с сексом. Я был дома, и… лучше бы меня не было! В угаре она разнесла свою комнату, а потом позвонила Даму и спокойно сказала, что любит.

Наверное, Кристиан читает ужас в моих глазах, потому что признаётся:

— Да. Согласен. Иногда мне кажется, что моей сестры давно уже нет, а вместо неё в теле поселился дьявол. И да, порой мне самому бывает страшно.

Я обдумываю всё, что он сказал, и слова самой Мелании: «Дамиен может и убить, если потребуется!». Меня в прямом смысле охватывает ужас: а что, если она психопатка, шизофреничка с садистскими наклонностями? Как далеко может зайти наша «заигравшаяся вражда?».

Кристиан задумчиво признаётся:

— Самая большая загадка для меня во всем этом — Дамиен. Почему он даже не пытался защитить Роузи, когда ту травили? Зачем ездил к ней и трахался, уже встречаясь с Мел и зная, что делает с ней ревность?

— Он просто играл ими обеими, — высказываю своё мгновенное предположение.

Точно так же, как играл, и играет мной — мысленно добавляю.

— Именно, — соглашается Крис. — Но с тобой всё иначе: он стеной стоит за тебя. Он вырубил Робота и сделал это при свидетелях. Потом вызвал скорую, а пока те ехали, пообещал убить любого, кто ещё хоть раз притронется к тебе физически. По поводу словесного насилия ничего не говорил, но желающих рискнуть и проверить его реакцию, среди парней, нет.

— Я заметила.

Значит, Робот получил не только при мне — делаю вывод. Основное «разбирательство» имело место не при моих нежных очах.

— Остались только девчонки. Тут ему сложнее, но я знаю, что он может придавить и их, если захочет. Здесь главное — выбрать правильную жертву, а слухи расползутся быстро.

Кристиан внимательно смотрит, затем добавляет:

— Мы с ним говорили об этом и раньше, и сегодня. Моя работа — следить за планами Мелании, а за подружками Дамиен присмотрит сам. Поэтому он попросил меня не выпячивать свою симпатию к тебе, — недовольно поджимает губы. — Только я не уверен, что справлюсь.

Это круче, чем самый оторванный, пошлый секс. Круче, чем самая претенциозная гонка, в который ты победитель. Круче, чем гонка с последующим сексом, в котором тебе всё позволено. Абсолютно всё. Я не знаю, как это назвать, вернее, знаю… но слово это слишком… мелодраматично! Слишком клише! Так не бывает. Или бывает?

Меня прёт от её запаха. Сносит на хрен мозги, не оставляя ни единой здравой мысли. Я как паралитик рядом с ней, лишённый не только возможности двигаться, но и соображать. Самое худшее — взгляд. Одного достаточно, чтобы превратить меня в кролика, застывшего перед удавом. Но главное, наиглавнейшее — голос, произносящий моё имя. Она делает это редко, слава Богам, но каждый раз я призываю все свои силы, дабы не растечься жидким тестом ровно на том месте, где стою. Или сижу.

Я видел однажды, как ломался кокаиновый аддикт, и теперь, глядя на её губы, чего всеми силами пытаюсь не делать, но чёрт, это, оказывается, практически невозможно, всякий раз его вспоминаю. Он орал, изрыгая ругательства, от которых даже у меня волосы шевелились, вымаливая дозу, убеждая, что умирает от боли. Он говорил, что ему плевать на жизнь, главное — получить наркотик сейчас, сегодня. И я гоню от себя эту мысль, проклиная её, но, как и он, желаю только одного — получить свою дозу. Одна лишь разница — я свой допинг ещё не пробовал, но знаю — это будет неповторимый кайф.

Она закусывает губу, когда пишет, или рисует свои маки, или лепит печенье, и я мысленно прибиваю себя гвоздями к стулу, на котором сижу, к стене, у которой стою, к столешнице, на которой лежу… Один хрен, где бы я ни был, схожу с ума от желания схватить её лицо, зажать намертво между ладоней и скользить по губам своими, снова и снова, прижимаясь и отпуская… засунуть язык в её рот и… чёрт… Лучше об этом не думать.

Я хочу увидеть её оргазм. Хотя бы раз. Хотя бы один единственный раз посмотреть, как это происходит у неё. Как она выглядит: закрывает глаза или нет, стонет или молчит, просит ещё или… просит ещё. Не знаю, откуда у меня эти картины в голове, но Ева умоляет меня повторять снова и снова, сколько бы я не ублажал её в своих фантазиях, ей всегда мало.

Сам себя презираю за слабость и эти видения. Ладно, не видения, фантазии! Будто мне снова тринадцать… Будто я снова зелёный пацан, только осознавший, что у него есть член!

Сколько лет я не занимался этим? Четыре? Пять?.. Шесть?!

И вот, пожалуйста: со мной спит самая крутая тёлка если не в городе, то в школе точно, а я снова мастурбирую в ванной по утрам. Каждое, мать его, грёбаное утро, иначе ведь не выйти из дома. Да какой там из дома, в кухню не спуститься и не пожрать с вечным стояком! Потому что ночью я вижу её… Глаза цвета горького шоколада, волосы, раскиданные на моей подушке, маленькие острые плечи и грудь… ту самую, которая едва прикрыта тонкой тканью в мелкий цветочек. И каждый раз, каждую ночь я медленно, не торопясь, будто открываю коробку с Рождественским Лего, гадая, что там за набор на этот раз, отодвигаю ткань, чтобы увидеть их форму и цвет. Они просто мои, просто именно такие, какие заставляют меня задыхаться, покрываться испариной и зудеть от желания содрать джинсы, или в чём я там бываю в своих снах, и, наконец, уже сделать это с ней.

Сделать и забыть, как страшный сон.

Это ведь ОНА! Моя сводная сестра Ева, объект моей ненависти, центральная точка всех проблем и неприятностей, первопричина моей злости и агрессии. Потому что когда её нет, моя жизнь, как и я сам, спокойна, линейна, разумна.