Виктория Мальцева - Абсолют в моём сердце

Однако ситуация в нашем «добро- и любви-желательном» коллективе в корне меняется после того, как безбожно увлёкшаяся влюблённая невеста произносит следующую фразу:

— А Эштон — такой умница в постели, такой шалунишка! Такое творит мой сладкий проказник!

Лурдес демонстративно роняет ложку на кремовый стеклянный стол, оглушив немного откровенницу звоном, но самый впечатляющий эффект произведён её выпученными глазами.

— Всё, эта дура меня достала! — по-русски. — Заткните её кто-нибудь, или я сделаю это сама, и потом откачивайте мамочку от инфаркта!

Маюми воодушевляется ещё больше, ошибочно приняв эмоциональный всплеск моей сестрицы за искренний восторг:

— Да-да! Он умеет делать все, что любят девочки!

Затем шёпотом и прикрыв рот рукой, добавляет:

— Да-да! И куни-куни тоже!

Это был предел… Не только мой, но и Лурдес тоже:

— Слышь ты, выдра узкоплёночная! — рот сестры растянут в нелепой клоунской улыбке. — Ты рожу то свою в зеркале видела? Нет ну для своих, может, и сгодишься за третий сорт в темноте и чепчике, но Эштону твоя морда никак не идёт! Ему красивую девочку надо, понимаешь ты? С синенькими глазками, как у Сони нашей, например, сечёшь, вобла ты сушёная?!

Маюми сияет улыбкой, но открытый рыбий рот выдаёт рождающееся замешательство.

— Лурдес, говорить на языке, непонятном для собеседника — плохой тон, разве мама тебе не говорила? — спешу шутливо упрекнуть сестру на английском, а Аннабель уже едва сдерживается, чтобы откровенно не рассмеяться.

— Говорила. Так мы её сейчас научим на родном изъясняться! — отвечает сестра.

Лурдес с чувством хлопает Маюми по плечу, отчего нежная азиатская натура аж вздрагивает:

— Say it: Маюми — сушёная вобла!

Растянутыми в угрожающей улыбке губами Лурдес можно пугать маленьких детей, но Маюми почему-то согласна верить в искренность этого оскала Франкенштейна:

— Маюми сисёная обля!

— Точно, о бля! Тут ты права, не спорю! — Лурдес невозмутима, ни тени иронии на её лице.

Силы покидают меня, смех рвётся наружу, но мне искренне жаль невинную жертву:

— Лурдес, прекрати, так некрасиво!

— Погоди, сестра! Мы ещё не закончили обучение с мисс «Вселенское обаяние». Вот всё в ней пресно-идеально, изюминки не хватает, ты не находишь?

— Ну, после твоего вмешательства изюма в ней точно не добавится!

— Это как посмотреть!

Лурдес снова поворачивается к Маюми со словами:

— Now say it (Теперь скажи): Соня красивее меня!

Маюми в диком восторге от русского языка:

— Сёня сивее меня!

— Надо ещё поработать… — задумчиво замечает Лурдес, а наша самая младшая сестрёнка катается где-то под столом.

— Now say the most important thing (А теперь скажи самое важное): «Эштон — слепой кретин»!

Маюми довольна как слон, её сияющая белозубая улыбка заливает меня и Лурдес с головы до пят:

— Эсьтон писин!

— Да-да, писюн. Точно-точно! — Лурдес снова похлопывает свою с высокой долей вероятности будущую родственницу по руке. — You`re smart girl, but it`s enough for today, I guess. Just keep saying it to improve your pronunciation, ok? (Ты умная девочка, но на сегодня, думаю, хватит. Но ты тренируйся, повторяй, чтобы улучшить произношение, ок?)

— Oh, sure, Lu! Thank you for teaching me! You are so kind and nice to me! I like all of you but Lu is the best! (О, конечно, Лу! Спасибо, что учишь меня! Вы все такие добрые и приветливые, но Лу — лучше всех!)

— Ага, the best of the best (лучшая из лучших!)! Тут не могу не согласиться! — на этот раз и Лурдес не удерживается, её губы сперва растягиваются в искренней улыбке, а затем она взрывается смехом вслед за мной и Аннабель, которая не ясно уже, то ли плачет, то ли смеётся.

Спустя две недели брат Алексей заявляет, что придумал, как мы отметим мой первый юбилей — двадцатилетие. И это будет то, чего мы ещё ни разу до этого не делали — поход на Канадскую гору Сеймур. Мы там бывали и раньше, но только зимой и только с целью лыжного отдыха, а вот летом, и чтобы пешком, да с рюкзаками — такого ещё точно не было.

Мама с Алексом тут же съехали, заявив:

— Sorry, но у нас уже запланирован Неаполь на выходные!

— Ну и замечательно, без предков будет самый драйв! — радостно оскаливается брат.

— Лёш, смотри за девочками, — тянет мама с подозрительной тревогой в голосе.

— Всё будет хорошо, Лерусь, я Лёше доверяю больше, чем самому себе! — тут же успокаивает её отец.

По плану Лёши мы летим в Канаду на отцовском вертолёте, высаживаемся в точке А, обозначенной на карте как место старта, и далее пешком с рюкзаками двигаемся в точку В, коей является горный отель неподалеку от озера. Маршрут займёт ровно два световых августовских дня с учётом того, что большая часть нашей компании — дамы. Медведей бояться не будем, потому что мужскую половину планеты представят Лёшка, Эштон, муж Кейси (которая, да, тоже едет с нами, это ж мой День Рождения!) и ещё трое друзей брата, включая и Антона тоже… В связи с ночёвкой каждый из нас обязан обзавестись не сильно объёмным спальником.

План ясен. Народ готов. Вылетаем.

В вертолёте Эштон сидит у окна в обнимку со своей несравненной Маюми, моя душа горюет, но в целом уже давно смирилась со своей участью отверженной. Я стараюсь настроиться на Антона: ну а вдруг? А вдруг придёт любовь? Возьмёт меня измором, например, или что-нибудь в этом роде, ну ведь в жизни же всякое бывает!

В тот момент, когда Эштон нежно целует Маюми в губы, у меня сдают нервы, и я отворачиваюсь… Отворачиваюсь, чтобы скрыть наполнившие мои глаза слёзы и наткнуться на сострадающий взгляд родного брата.

Вот есть в жизни такие точки-моменты, которые пишут судьбу. Не утром, когда вы в туалете, не вечером, когда засыпаете на своей любимой подушке, не на занятии по анатомии, а вот так, в полёте, в сотнях метров над поверхностью Земли.

И тут важно обозначить: на пороге своего двадцатилетия я смирилась и почти остыла. Нет, любить не перестала, но чувства мои из острой формы перешли в хроническую, а значит, такую, с которой можно жить и даже почти нормально функционировать. Я поставила цель стать врачом, постепенно к ней двигаюсь и не питаю глупых иллюзий насчёт некоторых парней. Я уже почти свыклась с мыслью, что Антон — моя судьба. И он мне начинает нравиться, подкупают его поступки, слова, отношение ко мне. Ну вот что далеко ходить, например, он единственный, кто сообразил забрать у Аннабель рюкзак, который та едва тащила. Не у меня, чтобы выслужиться, а у девочки, которой действительно нужна была помощь! Ведь именно такие поступки и ценятся же?

Но больше всего мне нравится, что Антон не отрывает от меня своих глаз, но при этом никогда не лезет напролом: знает, что я пока не готова принять его чувства. Просто ждёт. Ждёт и смотрит…

И вот всё бы и развивалось по этому спокойному и закономерному сценарию, если бы… Если бы ни Эштон, который вернул меня на орбиту острой стадии одержимости собой. Сам, своими руками… и не только ими.