Эмма Скотт - Девушка из песни [litres]

Я взял с собой Вайолет.

– Хочу, чтобы ты видела, ради чего все это.

Мы собрались в Зеленой комнате в окружении множества фотографов и репортеров. Прошла небольшая фотосессия, а Вайолет занялась детьми, болтая и смеясь вместе с ними, чтобы они не выглядели такими испуганными.

Бренда пожала мне руку, поблагодарив за помощь.

– Я не знаю, сколько мне еще осталось концертов, – сообщил я ей. – Мои врачи, – я кивнул на Вайолет, – говорят, что мне нужно притормозить.

Бренда улыбнулась.

– Мы все так благодарны. Нам нет нужды просить вас о большем, чем то, что вы уже для нас сделали.

Я ей верил, но все равно было больно бросать этих детей. Я раздавал автографы и фотографировался с ними. Они благодарили меня и даже не подозревали, что дают мне гораздо больше.

Один ребенок стоял в стороне от остальных. Бренда сказала мне, что судьба обошлась с малышом особенно жестоко и поэтому он ни с кем не сближается. Восьмилетнего мальчика таскали из одного приюта для бедных в другой, пока в итоге его не отобрали у родителей и не отдали в приемную семью. Пока все ели и пили, он в одиночестве стоял у стены. Я подошел к нему и тоже облокотился о стену рядом.

– Тебя ведь Сэм зовут, верно?

Он кивнул, не сводя глаз с окружавшей нас суматохи.

– Никогда не видел столько еды зараз.

Я с трудом сглотнул, в горле внезапно образовался ком.

– Да, понимаю, о чем ты.

Он поднял на меня свои карие глаза. В них таилась такая глубина, какой не должно быть у восьмилетнего ребенка.

– Я слышал, что в детстве ты был бездомным.

– Верно. Мы с мамой около полугода жили в машине.

– Трудно было?

– Черт, да, еще как. Мне приходилось мыть голову в туалете заправочной станции.

– Отстойно. Но теперь ты знаменитая рок-звезда.

– Ага, но путь к этому был долгим, и мне очень крупно повезло, – сказал я. – Что ты любишь, Сэм? Что бы ты сделал, появись у тебя любая возможность?

– Я хочу стать фотографом. Знаю, звучит глупо…

– Ничего подобного. Тебе нравится фотографировать?

– Да. Энни, моя нынешняя приемная мама, говорит, что у меня неплохо получается.

– У тебя есть фотоаппарат?

Он покачал головой.

– Энни иногда разрешает снимать на ее телефон. Но это не настоящая камера.

Я посмотрел на одного из фотографов, делавшего снимки детей, и резко свистнул, чтобы привлечь его внимание. Он поднял взгляд, и я подозвал его кивком головы.

– У нас тут Сэм хотел бы стать фотографом. Ты не против, если он немного пофотографирует?

Фотограф явно сомневался, стоит ли отдавать свою очень дорогую профессиональную камеру ребенку.

– Если понадобится, я покрою все расходы, – заверил я его. Я не часто пользовался своим положением, каким бы оно, черт подери, ни было. Но этот мальчишка того стоил. Я бросил на парня многозначительный взгляд, мол: «Знаешь, кто я такой?», на который Вайолет наверняка закатит глаза, если увидит.

– Да, конечно, – ответил фотограф. – Умеешь с ней обращаться? – спросил он, перекидывая ремешок Сэму через голову. – Вот это отверстие…

– Я знаю, – прервал его Сэм. – Это зум и фокус. – Он поднес камеру к глазу, и я оказался в кадре. Я прислонился к стене, скрестив руки на груди и согнув одну ногу в колене. Сэм сфотографировал меня, потом показал снимок.

– Меня фотографировали тысячи раз, Сэм, – произнес я. – Слишком много. Но этот снимок мне нравится больше всех.

Он сиял от гордости, и в моем чертовом сердце что-то дрогнуло. Я кивнул.

– Иди. Снимай все, что захочешь. – Я обернулся к фотографу, на моих губах расплылась звездная улыбка. – Ты ведь не против, правда?

– Э-э, нет. Нисколько.

– Спасибо! – воскликнул Сэм и отправился фотографировать все подряд, включая крупные планы еды на том чертовом буфете. Репортер последовал за ним и своим тысячедолларовым фотоаппаратом.

Я позвал Бренду.

– Можете сделать одолжение? Дайте мне знать, в чем нуждаются эти дети. Мне интересно абсолютно все.

Она слабо улыбнулась.

– Конечно, благодарю вас.

– Сэму нужна камера. Пришлите мне счет, хорошо?

Бренда, казалось, собиралась излить еще больше благодарностей, но правильно истолковала выражение моего лица.

– Разумеется, мистер Стрэттон.

– Все в порядке? – спросила Вайолет, присоединяясь ко мне, пока я внимательно наблюдал за тем, как Сэм фотографирует, улыбается и смеется.

– Все прекрасно.

Настало время шоу. В этот вечер воздух был словно наэлектризован. Толпы людей хлынули на Ки-Арену в центре Сиэтла, и Вайолет с сияющими глазами сидела в Зеленой комнате и прислушивалась к гулу толпы над нами и вокруг нас.

– Они все здесь ради тебя, – сказала она.

В дверь просунула голову ассистентка.

– Эй, Миллер. Пора.

– В первых рядах будет твориться настоящее безумие, – произнес я, когда мы направились к двери. – Ты уверена, что справишься?

Она обняла меня за шею.

– Я собираюсь раствориться в толпе и наслаждаться каждой минутой, наблюдая за своей любимой рок-звездой.

Я закатил глаза.

– Ненавижу это слово.

– Но оно тебе идеально подходит. – Вайолет нежно поцеловала меня и ухмыльнулась. – Тебя ведь не смутит, правда? Мое присутствие?

Я притянул ее к себе. На ней была обтягивающая белая футболка и короткая черная юбка. Мой взгляд скользнул по ее телу, впитывая каждую деталь.

– Ты присутствовала на каждом моем выступлении. – Я провел подушечкой большого пальца по ее губе. – Я говорил тебе, Ви. Все это для тебя.

Взгляд задержался на нежном горле, когда она сглотнула.

– Я тебя тоже люблю, Миллер. – Она закрыла глаза и поцеловала меня, а затем поспешила к выходу, где ее ждал другой ассистент, чтобы отвести в первый ряд.

Я присоединился к группе, и, когда погас свет, мы вместе вышли на сцену. Толпа взорвалась оглушительным ревом. Мы сгрудились в темноте вокруг барабанной установки Чада.

– Вы охренительно крутые, на каждом концерте, – произнес я. – Кажется, я недостаточно часто это говорил.

– Скорее вообще никогда, – хохотнул Антонио. – Мы с тобой в туре уже полгода.

– Да, да, да. Я больше не буду такой задницей. Лучше поздно, чем никогда.

– Все хорошо, приятель, – произнес Роберт, другой гитарист. – Давайте устроим адское шоу.

И мы это сделали. Черт возьми, еще никогда в жизни я не чувствовал себя таким живым на сцене. Меня пронизывала музыка, усиленная ребятами из группы. А Вайолет находилась в первом ряду, покачиваясь в море лиц, такая чертовски красивая.

На этой сцене я оставил свое сердце, излил в микрофон душу, всего себя, без остатка. А когда пришло время петь «Дождись меня», остались только я на табурете, моя акустическая гитара и Вайолет.

Все невысказанные за два года мысли, желания, чувства обнажались в песне. Тоска, одиночество, любовь. Боже, моя любовь к этой девушке просто бездонная, как будто я уже родился с ней в каждой клеточке тела и мозга. Вайолет пробуждала во мне все хорошее и посвятила свою жизнь исцелению того, что было сломано.