Лина Ласс - Оставить на память

На белом шёлке сорочки растекалось красное пятно. Боль в животе скрутила так сильно, что Ника сложилась пополам, рукой пытаясь защититься от очередного удара.

– Влад! Пожалуйста.

Кулак пришёлся прямо в челюсть. Её отбросило к стене. Под спиной хрустнуло стекло от картины. Ника рухнула на пол, сжавшись в комок, в страхе ожидая очередной боли, но слышала только скрип его ботинок. Он ходил рядом словно хищный зверь, смаковал, наслаждался её истерзанным видом. Сейчас она в полной его власти. Бедная, бедная девочка. Испуганная, жалкая… его девочка!

– Скорую, – Ника с трудом разлепила пересохшие губы. – Очень больно, Влад. Мне нужен врач.

Она опустила руку туда, откуда хлестала кровь, и пальцы тут же взмокли и стали липкими. Но боль не уступила место панике. Рёбра, лицо, живот – всё стонало от ран, тянуло вниз. Она почувствовала прикосновение к плечу и вздрогнула. Он сел рядом с ней на корточки, вглядываясь в её распухшее лицо. Тёмные глаза были совершенно безразличны к её страданиям. Хриплый голос прозвучал над ухом, пробирая до дрожи:

– Ты же понимаешь, что заслужила это, потаскушка.

Очередной спазм заставил её вскрикнуть. Боль раздирала живот. Пальцами она уцепилась за лацканы его пиджака и взмолилась:

– Я прошу тебя.

– Скажи, как он тебя трахал?

– Ничего не было, Влад. Ты ошибаешься.

Град ударов снова обрушился на неё. Он бил наугад, попадая в живот, грудь, лицо, но у Ники уже не было сил защищаться. Она позволила ему избивать себя, и он с остервенением заглушал своё желание наказать её.

Ника из последних сил цеплялась за сознание, но то ли боль стала утихать, то ли чувства притупились из-за приближающегося обморока.

«Господи, дай мне сил всё исправить или закончи здесь и сейчас. Если я выживу… я клянусь, больше не позволю ему прикоснуться к себе» .

Она молилась, хотя и не умела обращаться к Богу, но сейчас надеялась, что он услышит её. И проваливаясь во мрак, ей показалось, что она уловила его голос, и голос говорил:

«Беги…»

Ника стояла на самом краю скалы. Суровый норвежский ветер трепал выбившиеся из-под шапки рыжие волосы и морозил лицо. Она пнула ботинком камень, и тот скатился прямиком в пролив, где бушующая вода немедленно поглотила его.

У Ники на миг мелькнула мысль – как быстро море убьёт её, если она последует за камнем? Погибнет ли сразу или успеет почувствовать, как ледяная вода вонзается в кожу? Она наконец избавится от страха, перестанет вздрагивать от всякого шороха и просыпаться от кошмаров в холодном поту. Вода подарит ей желанный покой…

Девушка как завороженная смотрела на бьющиеся о берег волны, а ветер то толкал её к обрыву, то тянул обратно. Она обвела взглядом пролив в поисках каких-либо свидетелей, но на воде не заметила ни одной лодки. Неудивительно, сегодня погода была неприветлива – небо затянуло серыми тучами и слегка моросило, а океан был тёмен и неспокоен. Никто из рыбаков не отважился выйти за уловом. Если она сейчас решится сделать шаг в бездну, никто даже не хватится. В городке на материке видят её раз в неделю, когда она на моторной лодке приплывает в магазин за продуктами. Хозяева лавки, пожилая семейная пара, знают, что на острове живёт иностранка, но откуда она и как зовут, не имеют понятия. Ника всегда любезна с ними, но молчалива, и, если они задают уточняющие вопросы, делает вид, что не понимает их. Норвежский она знает плохо, но старается не показывать лишний раз, что отлично говорит на английском.

Как-то Ника спросила, где можно приобрести бумагу и карандаши. И тогда, кажется, местные приняли её за писательницу, затворницу, которой нужно сосредоточиться на вдохновении где-то подальше от людской суеты, и лишний раз не тревожили её, что сыграло на руку. Внимание ей было ни к чему. И если она вдруг исчезнет, никто не будет её искать. Может, решат, что она уехала так же незаметно, как и появилась здесь. А может, подумают – девушка увлеклась работой настолько, что позабыла о необходимости пополнить холодильник. И никто не вспомнит о ней, пока тело не прибьёт к скалистому берегу.

Стараясь дышать глубоко, трясущимися руками Ника обхватила себя за плечи, закрыла глаза и попыталась представить себя там, где ей всегда было хорошо.

Деревянный дом, наполненный тёплым светом. В печке трещат поленья. На полу разбросаны пёстрые домотканые коврики, а на диване вязаные пледы и подушки. Стены усеяны старыми фотографиями, дешёвыми репродукциями и книжными полками. На столе, покрытой кружевной скатертью, стоит горячий чай с облепихой, аромат которой наполняет всю комнату. Из-за стены слышно тиканье старинных часов, а из-под ситцевых занавесок видно, как за окнами тихо ложится снег. Здесь было тихо и спокойно, и, казалось, ничего не менялось, вплоть до ситцевых занавесок. Дом её бабушки, где ей всегда были рады.

В минуты, когда ей было особенно тяжело, Ника всегда представляла себя в этой тихой комнате, только чтобы снова почувствовать опору под ногами и двигаться дальше. Последние пару лет она прибегала к этому трюку так часто, что это начало угрожать её психике. Соблазн укрыться от кошмара, в который постепенно превращалась её жизнь, был так велик, что это стали замечать её близкие люди. Ника стала замкнутой, молчаливой и могла погрузиться в себя так сильно, что не замечала ничего вокруг. Но сейчас никто не мог её потревожить. На этом острове кроме неё не было ни одной живой души.

Во время своих прогулок она успела вдоль и поперёк изучить место, которое стало её убежищем. Остров был довольно большим, около трёх километров в диаметре. Скалы перемежались с низинами, поросшими редкой травой, а дом, в котором она жила, укрывал от северных ветров небольшой лес. Со стороны материка его было не видно, и могло показаться, что остров был необитаем. Это и нужно было Нике – затеряться, пропасть на время. Поначалу небольшая хижина с маленькой кухней и низким потолком показалась девушке неприветливой, но стоило разжечь в камине огонь, как комната обрела радушный вид.

В первые дни она не рискнула далеко отойти от своего временного прибежища, любуясь с отлогого берега видом на городок по ту сторону пролива и ощущая, как внутри всё сжимается то ли от тоски, то ли от благоговения перед северным пейзажем. В первый раз взглянув здесь на океан, Ника разрыдалась. И это было до того странно, ведь весь путь из Москвы она не позволяла ни единой эмоции вырваться наружу, а сейчас дала волю слезам. Она кричала, бросалась камнями, ревела навзрыд, а шум моря заглушал её голос, будто разрешая ей в меру выплеснуть всю накопившуюся злость. Так продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала опустошение. Длилось ли это минуты или часы, Ника не могла сказать, только голова стала раскалываться, а горло саднить. Пошатываясь, она вернулась к хижине, заперла за собой дверь, и как была, в куртке и ботинках, рухнула в кровать, немедленно провалившись в тяжелый сон. Однако пробуждение не принесло ей облегчения. Так же болела голова, и не было никакого желания вылезать из-под одеяла.