Барбара Брэдфорд - Удержать мечту. Книга 1

– Мне пришлось здорово поломать голову, бабушка. Какие только невероятные выходы я не продумывал! И все же я постоянно возвращался к первоначальной мысли: переход на ткани из смешанных волокон. – Он наклонился ближе к письменному столу, за которым она сидела, и посмотрел на нее таким же проницательным взглядом, каким она часто смотрела на других. – Хорошо зная тебя, я подозреваю, что такое решение приходило в голову и тебе самой – еще до того, как ты поручила мне заняться этой проблемой.

Эмма была приятно удивлена его догадливостью, но, хотя ей пришлось сделать усилие над собой, чтобы не рассмеяться, она степенно покачала головой, встретив открытый взгляд его голубых глаз.

– Нет, не приходило, – солгала она. И, заметив недоверие в его взгляде, добавила: – Но, наверное, в конце концов, пришло бы. Когда-нибудь.

«Это уж точно», – подумал он. Думая о том, как перейти к неприятной новости, которую он должен был сообщить ей, он, не вставая со стула, немного изменил позу, положив ногу на ногу, и решил действовать напрямую:

– Бабушка, я должен сказать тебе еще кое-что. – Он остановился в нерешительности, и на его лице появилась тень беспокойства. – Я боюсь, нам придется сократить эксплуатационные расходы на фабрике в Фарли. Действительно затянуть пояса потуже, если мы хотим получать прибыль. Мне очень неприятно тебе это говорить, но часть рабочих придется сократить. – После небольшой паузы он невесело закончил: – Уволить совсем.

Лицо Эммы напряглось и посуровело.

– Господи Боже мой! – Она не спеша кивнула, словно убеждая себя в чем-то. – Впрочем, я ожидала чего-то в этом роде, Александр. Что ж, ничего не поделаешь. Ты, наверное, уволишь тех, кто постарше, кому уже недалеко до пенсии? – спросила она, и бровь ее вопросительно поднялась.

– Да, я думаю, это будет справедливо.

– Проследи, чтобы им выплатили приличную сумму, назови ее как хочешь – премия за выслугу лет или выходное пособие. И конечно же, они сразу должны начать получать пенсию. Нельзя скаредничать и ждать, когда они достигнут пенсионного возраста. На это я ни за что не соглашусь, Сэнди.

– Конечно. Я так и знал, что ты это скажешь. Я уже составляю список и уточняю, сколько и когда мы сможем выплатить им. Я тебе все покажу на следующей неделе, если не возражаешь, – в ожидании ответа он откинулся на спинку стула.

Эмма ответила не сразу. Она поднялась, медленно подошла к окну эркера и остановилась, глядя вниз, на великолепный сад, окружавший ее дом в Пеннистоун-ройял. Когда она задумалась о фабрике в Фарли, лицо ее, изборожденное морщинами, приняло тревожное выражение. С этой фабрикой так или иначе была связана вся ее жизнь. Там работали ее отец и ее брат Фрэнк, когда тот был еще совсем мальчишкой, и его место было в школе. Фрэнк работал в ткацком цеху – связывал нить, когда она рвалась на бобинах. Он работал с раннего утра до позднего вечера, и после долгого дня изнурительной работы, едва передвигая ноги, добирался домой – с лицом, серым от усталости и оттого, что он никогда не бывал на свежем воздухе, не видел солнца.

Фабрика, как и все окрестные земли, принадлежала тогда Адаму Фарли, прадеду Джима. Как же она его ненавидела в детстве – да, по сути дела, почти всю свою жизнь! Достигнув преклонного возраста и став мудрее, она поняла, что Адам не был таким тираном, каким она его считала тогда. Ему просто не было ни до кого дела, и в ее глазах это само по себе было преступлением. Его абсолютное равнодушие ко всему, что его непосредственно не касалось, его погруженность в свои личные проблемы и переживания, в его всепоглощающую любовь к Оливии Уэйнрайт создавали очень большие проблемы для других – тех, к кому судьба была не столь великодушна. Да, Адам Фарли был виновен в том, что вопиюще пренебрегал своими обязанностями по отношению к тем несчастным, что рабски трудились с утра до ночи на его фабриках, даже не задумываясь об их судьбах. Рабочие, благодаря которым он мог вести спокойную и обеспеченную жизнь, не нуждаясь и не отказывая себе ни в чем, которые зависели от него и за которых он, в сущности, нес ответственность, не существовали для него. «Это было более полувека назад, – подумала она. – Возможно, теперь я кое-что в нем понимаю, но я никогда не забуду того, что он сделал. Никогда».

Она посмотрела на свои руки – маленькие, но сильные, мягкие и ухоженные, с безупречным маникюром – было видно, что это требовало времени и денег. А когда-то они были красными и потрескавшимися, с обломанными ногтями – ведь ей приходилось и мыть, и натирать полы, и стирать, и готовить на семью Фарли, когда ее еще девочкой отдали к ним в услужение. Она подняла руку, дотронулась до лица – и с ошеломляющей ясностью вспомнила, как Мергатройд бил ее по лицу. Отвратительный человек был этот Мергатройд, дворецкий Адама Фарли. Хозяин разрешал ему править этим зловещим и обреченным домом, хранившим столько тайн, с жестокостью, не знавшей границ. Несмотря на его суровость и на то, что он не давал ей спуску, постоянно придирался к ней, она никогда не боялась его. Пугал ее этот зловещий дом – пугал и вселял в нее необъяснимый ужас; из этого дома ей всегда хотелось убежать, скрыться.

А потом, в один прекрасный день она сама стала владелицей этого огромного дома, похожего на мавзолей – в деревне его называли «Прихотью Фарли», – и она сразу же поняла, что никогда не сможет жить там, никогда не будет играть роль благородной владелицы поместья. Как-то в минуту прозрения она вдруг поняла с необыкновенной ясностью, что она должна сделать. Она должна стереть его с лица земли, как будто его никогда и не было. И она приказала снести его, разобрать по кирпичику, чтобы и следа от него не осталось. Она до сих пор помнит, какое мрачное удовольствие она испытала, когда его сровняли с землей.

И сейчас, четыре десятилетия спустя, она помнит, как сказала Блэки: «И сад тоже уничтожь. Выкорчуй полностью. Не хочу, чтобы от него остался хоть один розовый куст, хоть один побег». Блэки сделал все точно так, как она сказала, – выкорчевал до последнего корешка тот сад с розами, защищенный от ветра стеной, где Эдвин Фарли так жестоко и бесстыдно отрекся от нее и от своего ребенка, которого она тогда носила. И этот розарий исчез, словно по волшебству, буквально за несколько часов, как будто его никогда и не было. И только тогда она почувствовала наконец, что освободилась от Фарли навсегда.

Тогда-то Эмма и купила фабрику. Она постаралась дать рабочим нормальную зарплату, на которую можно жить; ввела оплату за сверхурочную работу и различные дополнительные льготы. Благодаря ей деревня безбедно жила многие годы, хотя частенько Эмме это обходилось недешево. Рабочие в каком-то смысле были частью ее самой – она вышла из их среды, и они занимали особое место в ее сердце, она питала к ним особую привязанность. Ей было грустно при мысли о том, что придется расстаться хотя бы с одним из них, но, судя по всему, выбора у нее нет. Несомненно, лучше, чтобы фабрика работала хотя бы с половинной нагрузкой, но все же работала, чем закрыть ее совсем.