Пат Бут - Малибу

Но ему тоже понравилась эта спасительная мысль. Да, только таким образом можно было избавиться от домогательств со стороны Эммы Гиннес. С этой точки зрения и магнитофонная запись Эммы не могла стать вещественным доказательством. Но у нее было перед ним психологическое преимущество — пленка плюс отпечатки пальцев на канистре. Сама же Эмма пока была неуязвима. Пока, пока… Мысль Латхама заработала с прежней силой и настойчиво искала выхода из тупика. А что, если затеять с ней этот разговор где-нибудь в комнате, а в другой, рядом, будет Томми Хаверс и нотариус, который может засвидетельствовать все, что скажет Эмма? Можно пригласить и полицию, даже священника в свидетели… Если все провести аккуратно и четко, то он сорвется с крючка, на который его поймала эта англичанка.

— Я думаю, что вы абсолютно правы. Теперь мне надо достать записывающее устройство, срабатывающее от звуковой команды. Или, может быть, проще поступить? Одолжить у одного из моих служащих, наверняка у любого из них такое уже есть… — И Дик Латхам весело рассмеялся. Но вовсе не от своего предположения в отношении служащих своей компании. Он смеялся от того, что свет в конце тоннеля казался ему уже близко, совсем рядом. И он был счастлив, что мрачный период в его жизни подходил к концу.

Засмеялась и Пэт. Она смеялась потому, что радовалась реваншу. Она была абсолютно уверена, что Эмма получит по заслугам за гнусный план разлучить ее и Тони, за все, что она сделала в отношении Латхама и Алабамы…

Смеялся и Тони, потому что он снова мог любить свою Пэт и никакая расфуфыренная мадам не сможет ему больше помешать, не будет преследовать его своей любовью, от которой его в дрожь бросало. Смеялся Тони еще и потому, что сегодня у него был отец, и все виделось ему в розовом свете.

Развязка была близка. Все трое это отлично понимали и собирались с силами, чтобы дать последний и решительный бой.

Эмма Гиннес сидела на том же столе, на котором несколько часов назад сидела Пэт Паркер. Самодовольство буквально било из англичанки. Она вспомнила любимую позу Виктории Брогэм, которую в свое время подставила под увольнение своей звукозаписывающей аппаратурой… Виктория любила сидеть, широко расставив ноги, раскинув руки, словно крылья. Эмма добавила к этой позе от себя лишь легкий наклон головы набок. Она предвкушала радость последнего удара.

— Итак, мой дорогой Дик Латхам. Сейчас мы скажем «До свидания, Тони! Прощай, Пэт!»…

— Нет, Эмма, перед этим прозвучит еще кое-что, что нам осталось с тобой услышать.

Эмма улыбнулась. Она любила игры-загадки. Сейчас она готова была даже предположить, что знает, что сейчас услышит. Это, должно быть, что-то вроде «Прими мои наилучшие пожелания» или просто — «Я тебя поздравляю с победой».

— Прощай, Эмма! — быстро произнес Дик Латхам.

— Что ты имеешь в виду? — засмеялась Эмма.

— Только то, что ты сейчас услышала: «Проща Эмма!»

Эмма продолжала смеяться, но изменилась тональность ее смеха. Все же она собралась, и вновь ее смех зазвучал, как если бы Дик Латхам остроумно и тонко пошутил, а она оценила это…

— В самом деле — прощай?

— Да, в самом деле. Ты уволена. Уволена, выброшена на улицу. С тобой все кончено, Эмма. У меня ты работу не найдешь. Может, в другом месте тебе повезет больше. А теперь убирайся.

И без того невеликие-глазки Эммы стали еще мельче. Нет, он не может так с ней поступить. Он определенно блефует, пробует ее на прочность. И потом, разве он не знает, какой последует ответ с ее стороны? Но Боже! Какая патетика! Все эти богачи порой ведут себя как дети. Они считают, что достаточно высказать все в лицо — и ты победил! Черта с два! Она справлялась и не с такими. А если Дику нужна строгая няня, которая его сейчас отшлепает за то, что он показывает язык, что же, дело за малым. Сейчас он получит от нее то, что просит.

— Послушай, Дик. Я сожгла бедолагу Алабаму вовсе не потому, что мне нравится, как горит костер. Я сожгла его дом вместе с ним с одной лишь целью — добиться власти над тобой. И сейчас я могу лишь шевельнуть пальчиком, а ты уже будешь оправдываться на допросе в полиции. И тяжесть улик не позволит тебе выкрутиться. Пленка, где ты грозишь убить Алабаму в ресторане «Ла Скала», отпечатки твоих пальцев на канистре с бензином. И полиции, наверное, будет интересно узнать, какой отпечаток протектора на твоем «порше». И ты даже не успеешь поменять их на новые колеса, потому что я позвоню в полицию прямо сейчас.

— И что же ты им скажешь? — спокойно спросил Дик.

Эмма посмотрела на него, словно в детстве его уронили. Определенно, подумала она, все эти богачи заработали свои миллиарды благодаря лишь везению. На самом же деле они удивительно тупы.

Тщательно выговаривая слова в манере «я-пытаюсь-объяснить-тебе-самые-простые-вещи-но-и-их-ты-не-в-со-стоянии-понять-так-о-чем-нам-еще-говорить», Эмма произнесла:

— Я скажу им, что убийца Бена Алабамы Дик Латхам.

— Но его убил не я, а ты.

Эмма покачала головой, словно говоря: ну как же можно быть таким глупым!

— Я знаю это. Ты это знаешь. Ну и что? Важно лишь то, что узнает и подумает полиция об этом.

— Да, полиция действительно обо всем узнает.

Эмма уже открыла рот, чтобы разразиться потоком брани по поводу уровня его интеллекта, но осеклась. Латхам слегка сдвинул воротник блэйзера, и Эмма увидела портативный магнитофончик, точно такой же, каким пользовалась она сама. Эмма не слышала, как отворилась дверь в комнату. Она ничего не видела и не слышала, оглушенная произошедшим. Надо же было ей так глупо, так опрометчиво самой загнать себя прямо в расставленные сети! А ценой за ее непростительную глупость должна была быть ее жизнь. Только теперь она поняла, что в комнате, помимо нее и Латхама, были еще свидетели.

Она заговорила и сама не узнала свой голос. Так он был искажен ненавистью и злобой… Она задала всего один лишь вопрос:

— Как ты на это смог решиться?

— Потому что Тони Валентино — мой сын.

Эмма Гиннес стояла на самом краю высокого утеса и вглядывалась вниз. Невеселые мысли обуревали ее. Она проиграла. И это было совершенно очевидно. Лопнули ее самые заветные мечты, развеялись, словно дым, и унеслись по ветру. Даже солнце, освещавшее ее сейчас, казалось, смеялось над ней. Чайки в небе тоже хохотали над ее поражением. И даже волны прибоя насмешливо шипели и брызгали пеной на нее; Малибу выбросил ее, словно ненужную куклу. Как назло, Эмма сейчас была на самом красивом месте побережья, там, где величественные горы встречались с лазурным океаном. И словно контрастным пятном на этом великолепии была она, униженная и изгнанная, одинокая, всеми брошенная и никому не нужная.

Ветер чуть шевелил ее короткую юбку, словно обнимал ее в прощальном привете, шевелил волосы. Интересно, она правильно оделась в этот час? В час, когда она убьет себя. Ну хоть единственный раз в жизни ей удалось одеться как надо? Но некому было ответить на ее вопрос. Да и кому теперь это было нужно? Ей? Зачем?..