Роберта Джеллис - Вересковый рай

Поскольку и Иэн, и Джеффри знали, что невозможно будет ничего добиться, поднимая этот вопрос напрямую, они завели разговор о помолвке Саймона, расхваливая будущую невесту и прося разрешения представить ее. Их терпение было вознаграждено: Иэн получил добро на свадьбу своего сына даже без обычного налога на женитьбу по собственному выбору. Однако Иэн с удовольствием заплатил бы этот налог, лишь бы не видеть, как глаза Генриха забегали, когда Джеффри совершенно нейтральным тоном высказал надежду, что они скоро увидят при дворе графа Пемброкского.

С тяжелым сердцем они вернулись домой и обнаружили женщин в еще худшем настроении. Перемещаясь лишь между расположенными в нескольких сотнях ярдов друг от друга домами, они успели узнать новости не менее тревожные, чем их мужчины.

С инстинктом пчелы, притягиваемой к меду, почувствовав приезд Сибелль, в гости заявился Уолтер де Клер. К ней он напрямую не обращался – их последняя встреча была слишком свежа в памяти, но побеседовал с Джоанной. Ее отчаянные восклицания привлекли внимание Джиллиан и Сибелль. Ввиду приближающихся неприятностей прошлые разногласия между Уолтером и Сибелль были преданы земле даже без намека на похоронный ритуал. Естественно, Джоанна затем рассказала о своих беспокойствах Элинор, и Рианнон тоже услышала их.

Ко всему прочему, Элинор и Рианнон получили известие от Саймона, что они с Адамом отправились в Уоллингфорд повидаться с Корнуоллом. Необходимость этой поездки, казалось, только подтверждала новость Уолтера: Генрих не отдаст Аск, и, если Ричард Маршал придет лично потребовать этого, намерен арестовать его как мятежника и заключить в тюрьму. Это, конечно, было драматизированным обобщением Уолтером тех слухов, которые распространялись по Оксфорду. Положение оказалось еще хуже, чем ожидали Иэн и Джеффри: они предполагали, что Генрих все-таки простит Ричарда за сдачу Аска и будущее хорошее поведение.

Худшие опасения подтвердились, когда Адам и Саймон вернулись на следующий день из Уоллингфорда. Корнуолл принял их с удовольствием, радуясь двум новым парам сочувствующих ушей, в которые он мог излить свой гнев и раздражение. Он больше никогда не будет иметь дело со своим братом, вопил он, никаких! Как может честный человек жить в такой обстановке? – спрашивал он. Он был зажат между клятвой, которую принес Генриху, а кровные узы делали эту клятву еще более священной, и теми позорными действиями, которые, как он чувствовал, собирался предпринять Генрих. Он сам не принимал участия в подписании перемирия, но не мог не видеть, как его брат бесчестит его. Ричард чувствует себя настолько опозоренным и так взбешен, что, если он снова встретится с Генрихом, то вцепится тому в глотку и задушит его.

Даже Саймон с Адамом побелели при этих словах, хотя понимали, что они означают скорее плохое настроение, чем плохие намерения. Все были бы более чем счастливы обменять Генриха на Ричарда, но не с кровью брата на руках и на совести. В королевстве многие люди денно и нощно молились о смерти короля по любой причине – но только не через братоубийство.

В целом, визит оказался полезным. Ричард выговорился, обуздал свой нрав и попросил гостей остаться на ночь. Они охотно согласились, еще больше желая услышать, что скажет Корнуолл в спокойной обстановке, чем в гневе. В Оксфорд был отправлен гонец с сообщением семье, что Саймон и Адам останутся погостить и вернутся к обеду на следующий день. За завтраком они обсудили создавшееся положение с поутихшим Ричардом уже более внятно, но, к сожалению, ничего нового он не сказал. Он и кричал на своего брата, и умолял на коленях, но все было тщетно, и больше ничем помочь Пемброку он был не в состоянии. Единственное, что он мог, – это полностью отказаться принимать участие в каких-либо будущих действиях против Пемброка, что бы тот ни натворил.

– Мне стыдно, – сказал он, и глаза его сверкали от негодования. – Потому что Ричард Маршал – хороший человек, и то, чего он добивается, – справедливо. Но я не могу поднять руку на своего брата, не могу!

– Разумеется, нет! – в унисон воскликнули Саймон и Адам.

Политические последствия этого шага оказались бы ужасными. Их восклицание было в большей степени эмоциональным, их бессознательно отталкивала подобная идея. Фундаментом самой жизни было то, что человек должен доверять своему кровному родственнику и что кровные узы перевешивали даже клятву верности. И не имело значения, любишь ты или ненавидишь своего родственника. Мужчинам Роузлинда повезло, что они были связаны не только кровью, но и любовью, но в данном случае речь шла о не любви. Ненависть не должна была ослаблять эту связь.

Конечно, всегда существовали негодяи, которые презирали узы крови. Плантагенеты прославились этим, когда сыновья выступали против своего отца, а затем, уничтожив его, нападали друг на друга. Ужасный пример страны, разрываемой войной и изменами, пример честного человека, доведенного до крайности необходимостью выбирать между долгом и совестью, встал перед глазами Адама и Саймона. Они тоже могли молиться о скорой кончине Генриха, но никто из них не поддержал бы Ричарда, используй он силу против собственного брата.

– Винчестер, должно быть, сошел с ума! – воскликнул Иэн, когда услышал рассказ Адама о происшедшем в Уоллингфорде. – Джеффри – один из гарантов свободы Пемброка и возвращения Аска.

– Винчестер – не сумасшедший, – сказала Элинор, – он просто в отчаянии. Он не дурак. Он знает натуру Генриха. Думаю, он собирается продемонстрировать королю, что он его единственный друг, а все остальные ненадежны. Если даже Джеффри, его кузен, станет на сторону «мятежника» Пемброка, Винчестер может сказать: это лишь доказывает, что никому доверять нельзя, и Генрих должен править в одиночку.

Джеффри сидел молча. Его обычно быстро схватывающий ум на мгновение застыл перед ужасом этой дилеммы. Джоанна была белой, как молоко. Их сыновья находились на службе у короля, у него под рукой. И если Джеффри останется верен своим обещаниям Пемброку, что ждет мальчиков? Обычно Генрих был добр к ним и, вероятно, сам по себе не стал бы причинять им вреда, как бы ни разгневал его их отец. Однако когда-то де Бург убедил Генриха разрешить взять ему приемного сына Корнуолла, несовершеннолетнего графа Глостерского, под свою опеку, а не оставлять его с матерью на попечении Корнуолла. Не мог ли Винчестер точно так же убедить Генриха отдать ему сыновей Джеффри?

– Ладно, подождите, – сказал Саймон, глядя на побелевшее лицо сестры. – Есть один путь, и довольно простой. Я могу отправиться к Ричарду и рассказать ему об этих замыслах. Ему нужно только отправиться в Аск и двадцать третьего сентября постучаться в ворота. Если замок не будет сдан, значит, перемирие окажется нарушенным, и ему не придется приезжать на совет. Таким образом, он сможет избежать опасности ареста.