Марта Крон - Вне конкуренции

И тётя Нелли… бедная женщина лишилась рассудка и даже оставшаяся дочь не может вытащить её из себя. Замкнулась и не открывает рта. Даже не плачет. Просто сидит рядом с сыном и безмолвно смотрит на его лицо. Даже не пошла на похороны мужа, не смогли оттащить от Давы, в немом крике цеплялась за его руку. Врачи приняли решение не травмировать её ещё сильнее. Четвёртый день все в подвешенном состоянии. Моя Ия угасает на глазах.

Все её движения механические, оно и понятно, пытается отключить эмоции. Она разговаривает, что-то отвечает, но это всё лишено смысла. Действует на автомате, поддерживая своё существование. И это убивает меня снова и снова… невидимый топор бьёт по затылку, заставляя корчиться. Но я терплю. Давиду в сто крат хуже. Друг без сознания, но я знаю, что он борется. За сестру и мать. По-другому не может, не имеет права… пусть вернётся и воткнёт мне нож в сердце за то, что я совершил, я приму и не пикну, но пусть только вернётся.

– Когда ты в последний раз ела? – накидываю осунувшейся девчонке свой пуловер на плечи.

Медленное поднятие головы, остекленевший взгляд фокусируется на моём лице, слишком долго рассматривает, делая остановку на глазах.

Я знаю что она видит. Сам себя не узнаю в зеркале. Сеть морщин, кожа болезненно-зелёного оттенка, в некоторых местах на голову обрушилась седина.

Я изменился буквально за ночь. Ослаб, раздавлен. В горле непроглатываемый ком, руки трясутся, в сердце короткое замыкание и вдогонку выход из строя. Стыдно дышать, пока все Акиловы стремительно идут на дно.

В голове набатом «Что мне делать?», сознание перекорёжило. Движусь только в направлении к Ие. Любым путём, но я должен удержать её и забросить на берег. Утону вместо неё, но вытащу.

– Со временем эта боль утихнет и выцветет, я сотру остатки, Ий. – обещаю, задыхаясь от тяжести правды, в которой она оказалась по моей вине. – Я не брошу вас.

Тишина и её неподвижный взор капают на нервы. Ну же, ответь мне…

– Тебе очень больно, я знаю… – глухим шёпотом, чтобы не спугнуть. – Это мучение замещает всё остальное, не хватает воздуха… Что ни слово, солью под кожу… жутко больно…

Её руки разбивает тремор, она обхватывает себя, чтобы закрыть от меня нутро, но не успевает совладать с натиском эмоций.

Сдерживаюсь, чтобы не завыть, как волчара, когда её лицо вмиг покрывается слезами. Нежно стираю солёную влагу, обнимаю, качаю из стороны в сторону, чтобы унять её дрожь.

– Поплачь. – ласково произношу я, не давая малышке подавить всхлипы. Старается. Изо всех сил не даёт себе размякнуть. Как по струне ровная. Держит себя в напряжении.

– Вы говорили про еду… – тихо говорит осипшим голосом, выворачиваясь из моих объятий.

– Да, идём. – приобнимаю, направляя к больничному кафе.

– Нет. – резко останавливается. – Я пойду одна. А вы приглядите за мамой, Игнат. – тоном, не терпящим возражений.

Порываюсь с ней, но насилу торможу себя. Она просит уединения и я обязан услышать её.

– Я пригляжу. – киваю, завязывая узел своего пуловера у неё на груди. – Не торопись, поешь нормально.

Даю знак двум своим людям присоединиться к охране Ии. Четыре амбала беспрекословно объединяются, чтобы обеспечить защиту девочке. Ей на это всё равно. Малышка кидает на палату брата страдальческий взгляд, но поджав губу, уходит, больше не оборачиваясь.

Смотрю ей вслед и тяжело выдыхаю.

Запрокидываю голову и провожу ладонями по лицу. Мне никогда не искупить перед ней вину. Я убил её любимого отца, покалечил брата и потопил сознание матери. За это мне вечный огонь в аду. Эти люди были мне как семья. Продолжительную часть жизни я был с ними бок о бок. Кто бы сказал, что именно я уничтожу Акиловых – ни за что не поверил бы. Сильнейшая семья, крепкие узы, любящие друг друга сверх меры. Одно моё решение убрать тупого урода и вот, что вышло. Самолично разбил мечты той, которую хотел сделать счастливой. А как это сделать, когда её семья в таком состоянии?

С колотящимся сердцем открываю дверь в палату и тихо вхожу.

Без изменений.

Тошнотворный запах лекарств, пиликающие устройства, «в спячке» Давид, в бесчувствии тётя Нелли.

От этой картины меня мясом выворачивает наружу. Жжёт слева в подреберье. Останавливаю пристальный взгляд на друге, мысленно прошу прощения и упрашиваю подняться и мне втащить. Поменяемся местами, только хоть бы он спас сестру с мамой от этой боли. Тётя Нелли не реагирует. Гладит бездвижные пальцы сына, внимательно смотрит. На меня не оборачивается.

Осторожно опускаюсь перед ней на корточки:

– Тётя Нелли, я не дам вам уйти в себя… и Ие не дам пропасть, слышите? Я позабочусь о ней, я ВСЁ для неё сделаю. Она будет снова улыбаться. Понимаете меня?? И я разобьюсь в лепёшку, но подниму Давида на ноги. Обещаю вам. Он скоро проснётся и обнимет вас… Только умоляю… вернитесь к ним, дочь нуждается в вас… поправляйтесь, приходите в себя и мы начнём жить заново. – обхватываю ладонями её колени, опускаю на них голову, давлю лбом, зажмуривая до боли глаза. – Тётя Нелли…

Это всё страшный сон. Как исправлять? Как её вытащить?

Обжигаю дыханием женскую руку, сухими губами целую костяшки, трусь щекой. Она ж мне как мать… всегда тёплая была, а сейчас холодна, душа замёрзла. Без своей семьи не может жить.

– Мама? – слышу за спиной встревоженный голос Ии и резко поднимаюсь на ноги.

– Нет. – отвечаю с сожалением. – Мы просто разговаривали. – объясняю увиденное и сразу исправляюсь. – Я с ней…

Ия слегка кивает и перенаправляет всё внимание на родных, пододвигая к койке кресло и присаживаясь рядом с матерью.

– Пожалуй, оставлю вас наедине. – не желая нарушать их покой. – Я всегда на связи, Ий. Звони в любое время, я сразу приеду.

– Спасибо. – сухо, не глядя на меня.

Сковываю в себе желание дотронуться до неё и успокоить. Просто ухожу.

Кидаю все силы на поиски специалистов, поднимаю связи, веду переговоры, нанимаю лучших врачей. Узнаю о существовании одной шведской клиники, договариваюсь о лечении Давида за немыслимые деньги. Чудом, по блату, привязываю к нему и пребывание матери. Всех её докторов буду перевозить вместе с ними. Круглосуточное наблюдение, все лечебные мероприятия, не отходя от сына.

Господи, лишь бы помогло.

Остаётся решить вопрос с Ией. Поедет ли она с ними или останется со мной?

– Станислав Алексеевич? Что вы здесь делаете? – сильно опешив, торможу на пороге личного кабинета своего отца.

– Доброе утро, Ия. – привстаёт с папиного кресла Каюмов-старший.

Быстро собираюсь с мыслями и, как полагается, здороваюсь с несколькими мужчинами, что по неизвестным мне причинам, присутствуют на моей встрече с адвокатом. С десяток незнакомцев и глаза каждого направлены на меня, не скрывая поедающего взора. Меня мгновенно накрывает отторжение. Знакомое чувство. Все эти люди хищники и они только ждут момента наброситься, а пока нельзя, фальшиво внушают к себе симпатию.