Риза Грин - Девять месяцев из жизни

Ага, вот почему он спрашивал. Мне уже легче. Собственно, я опять чувствую себя прекрасно, и он мне опять очень нравится.

Доктор Лоуенстайн берет ручку и рисует пятисантиметровую линию прямо над моим лобком.

– Вот так, – говорит он. – Вам надо убрать волосы до этой линии.

Я приподнимаюсь и смотрю на нее. Низко. Действительно низко. Даже самые развратные бикини будут ее прикрывать. Я снова радостно улыбаюсь.

– Только в Лос-Анджелесе можно поговорить о депиляции с акушером. – говорю я.

Он улыбается:

– Просто хочу вам помочь.

– Это очень приятно, спасибо.

– Без проблем, – говорит доктор. Он подает мне руку, чтобы я смогла переместиться в сидячее положение, а потом приглаживает рукой растрепавшиеся волосы. – Хорошо. Значит, увидимся через неделю!

На прощание он меня опять целует – я так ему благодарна, что хочется поцеловать его покрепче, – и я отправляюсь в салон.

Я прихожу ровно в назначенное время, и русская депиляторша встречает меня так, будто я – ее долгожданная кузина с далекой родины. Она горячо обнимает меня, целует в обе щеки и пару сотен раз похлопывает по животу. Вообще-то подобные вольности вывели бы меня из себя через пару наносекунд, но я ничего не говорю, потому что: а) она явно боится начинать и б) сейчас я буду лежать на столе пузом вверх, а она будет выдирать волосы из самых моих нежных мест.

– Лапочка моя, я думала, у вас уже бэби, да? Когда вы рожать?

– На следующей неделе, – говорю я. – Вот, решила, что надо сначала привести себя в порядок.

Снимая штаны, делюсь с ней своей радостью.

– Буду делать кесарево сечение, – гордо объявляю я.

– То, что надо, лапочка моя. Кесарево – очень хорошо. Больно не надо, долго не надо. Видите? Не одна я такая. Она снова смотрит на мой живот:

– Это мальчик, да?

– Нет, это девочка.

– Вы уверен, да? Я такой вещи хорошо знаю.

– Уверена. Мы ее видели на УЗИ.

– Видел пипка, да? – с подозрением спрашивает она.

Раздевшись по пояс, залезаю на стол.

– Видела пипку, анфас и в профиль.

Она издает какой-то нечленораздельный звук, и я быстро меняю тему, пока она окончательно не обломалась.

– Боюсь, депиляция будет больнее, чем операция, – говорю я.

– Знаю, лапочка моя, знаю, но пипка надо сделать красивая для бэби.

Цокая языком, она разгребает мои буйные заросли и замечает чернильную линию.

– Это что такой? – говорит она.

– Я только что была у доктора. Он начертил эту линию, чтобы вы видели, докуда надо удалять волосы.

Она воздымает глаза к небу и бормочет что-то по-русски.

– Такой жизнь только в Лос-Анджелес, лапочка моя, только в Лос-Анджелес.

Я киваю:

– Да. Я доктору именно это и сказала.

После депиляции я договариваюсь пойти с Джули и Лили на ланч. Я решила, что, если уж у меня сегодня день дуракаваляния и девичьих разговоров, я имею право воспользоваться всеми преимуществами своего положения. А основное преимущество у гигантской беременной тетки, выглядящей так, будто она готова лопнуть в любую секунду, – это возможность поразвлечься за счет тех самых случайных прохожих и отыграться за долгие месяцы, когда я страдала от их бесконечных дебильных вопросов. Сегодня, например, я приехала в ресторан раньше Джули, и, хотя передо мной стояли человек десять, ко мне тут же подскочил метрдотель и собственноручно усадил за столик. Мне для этого потребовалось лишь пару раз постонать и пообнимать руками свое пузо, и вот уже метрдотель отлавливает официанта, что-то ему быстро шепчет, а остальные нервно на меня поглядывают. Для поддержания имиджа я вытираю со лба пот и при каждом движении кряхчу и постанываю, как от боли. Очень весело. Попробуйте как-нибудь, рекомендую.

К тому времени когда появляются Джули и Лили – в распашонке со стразами и в джинсиках с бахромой и такими же стразами по всем швам, – вся ресторанная обслуга ходит у меня по струнке.

– Что здесь происходит? – спрашивает Джули, подкатывая коляску к моему столику. – Я сказала, что я с тобой, а они просили узнать, не надо ли тебе вызвать «скорую». У тебя все в порядке? Я гнусно ухмыляюсь:

– Все прекрасно. Можно же немного позабавиться. Она вытаскивает Лили из коляски и усаживает на высокий детский стульчик.

– Какая ты злая, – говорит она мне.

– Я не злая, – говорю я. – Разве что злопамятная. Ну и как у вас, девушки, дела?

Она прилепляет к столу пластиковую скатерку, раскладывает на ней пластиковые контейнеры, баночки и мисочки и начинает готовить какую-то мешанину.

– У нас все чудненько, – говорит она высоким искусственным голоском, которым разговаривают с детьми. Надеюсь, она не собирается весь обед так разговаривать. – А ты-то как? Выглядишь прекрасно.

Я делаю страшную морду.

– Не надо, пожалуйста. Я выгляжу как людоед, который только что съел парочку годовалых младенцев. Жду не дождусь, когда все это кончится.

– Знаю, – говорит Джули. – Под конец тяжелее всего. Ну ничего, осталось немного.

Она достает пластиковую ложечку и начинает кормить Лили своей мешаниной, а та разевает рот так ловко, быстро и аккуратно, как будто воспитывалась в пансионе для благородных девиц. Она чувствует мой взгляд и одаривает меня большой беззубой улыбкой.

– Она когда-нибудь плачет? – спрашиваю я.

– Практически нет. Только когда что-нибудь не в порядке. Ангельский ребенок.

Понятно, что ангельский. Джули нежно треплет ее за щечку, а потом наклоняется ко мне и начинает говорить нормальным голосом:

– Уже знаешь, что тебе подарят к родам?

– Подарят... чего?

– Ну, подарок к родам. Ты что, не понимаешь – подарок за то, что ты рожаешь ребенка?

И она мне рассказывает про подарок к родам сейчас, через десять минут после того, как я записалась на кесарево?

– Я об этом даже не знала, – говорю я, начиная впадать в панику оттого, что мимо проплывает такая чудесная возможность получить подарок. – А тебе что подарили?

– Сережки с бриллиантами, – говорит она, как бы между прочим поднимает волосы и демонстрирует два гигантских сияющих солитера. – А ты что, не заметила?

– Нет, – говорю я. – Не заметила. У тебя уши все время волосами закрыты. Поздравляю.

Не знаю, спрашивать ее или нет.

– А если кесарево, подарок полагается дарить? – спрашиваю я.

– Конечно, – говорит она. – Только он, наверное, как-нибудь по-другому называется. – Она подозрительно смотрит на меня. – Так ты все-таки решилась на кесарево?

– Да-а, – говорю я несколько удивленно. Не помню, чтобы я ей говорила про это.

– Знаешь, моей сестре делали кесарево с первым ребенком. И мне тогда казалось, что это ужасно, как будто она не по-настоящему рожала, но теперь я уже не так уверена. Может, это и неплохая идея.

Bay. He ожидала. Подозреваю, что влагалище у нее очень растянуто.