Алексис Холл - Розалина снимает сливки

– Ты – Розалина, да? – Джози, шикарная, уютная женщина лет сорока, протянула руку через стол. – Кажется, мы еще не знакомы.

Розалина, как она надеялась, с уважением пожала ей руку в ответ.

– Да. Я задержалась. Застряла с Аленом на вокзале, и нам пришлось провести ночь у фермерши.

– У-у, – Джози подняла брови, – и как ты объяснила это мужу?

Стоп. Что?

– У меня его нет. Поэтому… довольно просто. Или, если посмотреть на это с другой стороны, с большим трудом.

– Ой, какая я глупышка. – Джози невинно прикрыла рот ладошками. – Прости. Анвита сказала, что у тебя есть дочь, и я предположила… Его нет на фотографии или это ты ужасно современная?

– Он… с краю фотографии. То есть он присутствует в жизни Амели, но мы не вместе.

– Вот это да. Что за первоклассный мерзавец. Про таких думаешь: «Ну, он хотя бы поступил порядочно». – Джози вздохнула с такой вселенской печалью, которую, как подозревала Розалина, она никак не заслужила. – Но таковы уж мужчины. Им нужно только одно, и как только они это получают – пуф!

Хотя бы раз в жизни Розалине хотелось поговорить об этом без того, чтобы ее сочли за падшую женщину из романа девятнадцатого века. То есть либо за чудовищную жертву жестокого мира, либо за немыслимую шлюху.

– Ты не могла бы не называть отца моего ребенка мерзавцем? Том хороший парень, но мы были очень молоды, и вряд ли наш брак вылился бы во что-то хорошее.

– Да, – Джози не может оставить это без внимания, да, Джози? – но он несет такую же ответственность, как и ты. Почему ты должна тащить за собой прицеп?

– Если хочешь знать мое мнение, – сказала Розалина, стараясь не терять ни самообладания, ни самоуважения и опасаясь, что ей удастся сохранить только что-то одно, – я не считаю Амели прицепом.

Джози ласково похлопала ее по руке.

– Нет, нет, конечно нет. Я просто знаю, каково это. У меня самой трое детей, и нам с мужем с ними тяжело. Ты, наверное, ужасно храбрая.

Теоретически так было лучше, рассуждала Розалина, чем думать, что она – распутная потаскуха, решившая поживиться за счет государства. Но, когда на нее смотрели свысока, она хотя бы могла откровенно показать, что они ей не нравятся. Когда же они говорили «ты такая героиня», становилось сложнее это делать, потому что они явно ожидали от нее одобрения.

– Мне хватает поддержки. Мои родители… в общем, они всегда рядом, если нужны. А моя бывшая и ее жена, – «Лорен – твоя кто?» – помогают мне гораздо больше, чем я вправе от них ожидать.

– Прости. – Джози быстро моргнула. – Возможно, я несколько провинциальна, но ты сказала, что твоя бывшая и…

– Я так устал, – вклинился Флориан так резко, что Розалина была уверена, что он намеренно ее спас, – от того, что все считают брак конечным состоянием человека по умолчанию. Я со Скоттом уже двадцать лет, и с тех пор, как наши отношения начались, друзья постоянно спрашивают, когда мы поженимся, а мы отвечаем, что никогда, и они нам не верят.

Наверное, было неправильно, что Розалина почувствовала облегчение от того, что внимание Джози переключилось на Флориана. Но она его почувствовала.

– Наверняка ты это сделал нечаянно, – сказала Джози таким тоном, который явно припасала для четырехлеток, – но ты перебил меня, а это невежливо.

Флориан по-кошачьи улыбнулся.

– О нет, я сделал это совершенно намеренно. Возможно, мне не стоит строить догадок, но я бы предпочел, чтобы мы не относились к ориентации друг друга как к теме для допроса.

– Я не допрашиваю, я интересуюсь.

– Нет. – Флориан говорил как человек, у которого есть несколько вариантов отказа, которые он приберегает для разных случаев. – Интересоваться – это когда ты спрашиваешь кого-то, как поживает его фасоль. Когда ты настойчиво просишь кого-то объяснить, почему его жизненный опыт не совпадает с твоим, это уже допрос.

Для женщины в цветочной блузке Джози умела довольно резко огрызаться.

– Я выражала сочувствие. Тебе не понять, потому что у тебя нет детей.

Розалина чувствовала себя так, словно угодила в зыбучие пески, а когда Флориан попытался ей помочь, потащила его за собой.

– А с чего ты решила, что у него нет детей? – спросила она.

– Ну, потому что…

– Можешь не заканчивать мысль, дорогуша, – быстро сказал Флориан, – у меня их нет. Но это потому, что я мизантроп, а не потому, что гомосексуалист.

Последовало долгое молчание.

Затем наигранно заговорил Рики.

– Это что, конфитюр? У меня на плече конфитюр? Сколько времени я уже хожу с конфитюром на плече?

– Наверно, с тех пор, как ты уронил банку с ним? – предположила Анвита.

– Но как он оказался на мне? Я же уронил банку на пол.

– Я не ученый, – Флориан сделал глоток розового вина, – но мой опыт подсказывает, что брызги – те еще заразы.

Разговор, решительно переведенный с состояния жизни Розалины на состояние одежды Рики, должен был перейти в безопасное русло. Но не перешел. И Розалине ничего не оставалось, как сидеть, ощущая себя маленькой и даже в каком-то смысле голой, и думать, что она, наверно, слишком остро среагировала, вот только не знала, как можно было иначе. Потому что, черт возьми, это была незнакомая женщина, с которой ей придется видеться раз десять, не больше. Почему ее волнует, что думает о ней Джози – или вообще кто угодно?

Проблема была в том, что это ее действительно волновало. Очень.

Перерыв на ланч на следующий день прошел еще хуже, потому что, вместо того чтобы пройти мимо ряда похожих друг на друга Данди-кейков, спектр которых варьировался от «вроде хорошо» до «откровенно плохо», пришлось пройти мимо ряда очень разных по внешнему виду тортов, некоторые из которых переплюнули твой собственный. Когда Розалина планировала рецепт, она думала, что, если украсит шоколадный свекольный торт струйкой растопленного шоколада, струйка будет выглядеть стильно и элегантно. К сожалению, это лишь придало ему… скучный вид. Как будто девушка из фильма не снимает очки и не распускает волосы даже в самом конце.

В целом, именно такой вывод она сделала к концу выходных. Она не надеялась, что придет и сразу станет потрясающей. Разве что чуточку и в глубине души, потому что Корделия и Сент-Джон воспитали ее быть великолепной, и она была великолепна в школе, а с поправкой на кембриджские стандарты – и в университете. Она даже была великолепна на работе, хотя в основном потому, что работа была паршивой, а большинство ее коллег – подростками. И, конечно же, воспитание ребенка в течение восьми лет исправно било ее под дых. Но это было не то дело, за которое в конце ставят оценки по десятибалльной шкале.