Ирина Коняева - Между морем и ветром

Тогда он не думал, что примчится в первую же ночь в свой новый дом, даже не удосужившись заехать за удобной домашней одеждой. Но всё равно не жалел ни капли. Находиться одному в большой пустой и, главное, своей квартире было восхитительно.

И хотя вокруг было пусто, светло и гулко, Ярослав чувствовал себя в берлоге. Уютной, безопасной, своей берлоге.

– Мяу, – недовольно пискнул котофей, словно напоминая, что вообще–то это его квартира, а вот ты, человек, слишком многое о себе возомнил. Твоё дело – кормить и гладить, гладить и кормить. Ну, и играть, когда котоцарь соизволит.

– Даже жаль, что завтра придётся тебя отдать, говнюк. Нравишься ты мне, – Яр вздохнул. Кот, удовлетворенный признанием, положил голову на лапки и прикрыл глаза.

– Колбаскин, – хмыкнул мужчина с умилением. Маленький чертёнок с комфортом разместился на его одежде, проигнорировав надувную кровать, но даже перспектива отчищать белую шерсть с чёрных носков не вызывала неприятных эмоций.

И только ночью, после просмотра фильма, накатила грусть. Такая большая квартира, и он в ней один, совсем один. Кот не в счёт, его придётся утром вернуть хозяевам.

Не то, чтобы он мечтал срочно жениться, совсем нет. Его всё устраивало. В общем. Только иногда изнутри грызла зависть к счастливым семейным парам, которых с каждым годом вокруг становилось всё больше.

Девушек у него всегда хватало, но что–то никак не находилась та единственная, ради которой он бросил бы привычный образ жизни.

– Ты ещё не готов, – щуря зелёные ведьминские глаза, как–то сказала ему Настя. – Ты видишь в девушках пока просто цель, а не смысл.

Тогда он не нашёлся с ответом, а жена друга, хвала небесам, ушла на кухню, оставив его с перекошенным от удивления и непониманием лицом.

– Она права, – Димка отпил пиво из бутылки, не отрывая взгляда от экрана телевизора, где шёл футбол. – Для тебя все девочки – просто девочки на ночь. Ты на них смотришь как на объект. Захотел – получил, за редким исключением между пунктом «А» и пунктом «Б» еще случается пункт «немного поднапрягся», но, в целом, ты не паришься, получил и забыл. Так всегда было, сколько я тебя знаю. Когда что–то в схеме изменится, тогда можешь быть уверен – пришло твоё время.

Димка закончил монолог, картинно прижав руку к груди, и Яр едва сдержал порыв двинуть ему в плечо. Тогда он демонстративно скривился, чтобы его пренебрежение ко всей этой слюняво–пафосной чуши, как он порой её называл при друзьях, было стопроцентно очевидным. Но и сам Ярослав, и его друг знали – это показуха, привычка играть роль брутального альфа–самца. Роль, с которой он практически сросся. И сильно отличался тем от сотоварищей.

Почему–то большинство женатых или состоящих в длительных отношениях друзей Яру казались жуткими подкаблучниками, и во многом именно это отвращало от серьёзных отношений. Но пример Димки и Насти внушал оптимизм. Семейка Адамс, как про себя обзывал их Ярослав, и любила друг друга, и заботилась, и поддерживала, и самое важное – уважала личное пространство партнёра.

Сева с Ярославом буквально бежали в гости к развесёлой семейной паре. У них было комфортно, вкусно и всегда интересно.

– Надо их первыми позвать, – решил мужчина. Отчего–то безумно хотелось вдохнуть жизнь в пустую пока квартиру. – И кота завести, раз жена не заводится, Матроскина. Чтобы и готовил, и на машинке… тоже, – процитировал Яр и зевнул. – Чего там говорят на новом месте? На новом месте приснись… Хм. Не рифмуется что–то. Ладно, – ещё зевок, – суженая, ряженая, приди ко мне наряженная. Или явись? Откуда я вообще это знаю? Ладно! Спать.

Он уже почти провалился в сон, как услышал девичий смех.

«Так быстро?» – мелькнула мысль. Ярослав сел и прислушался. Разговаривали, судя по всему, его новые соседки, притом где–то совсем рядом, вероятно вышли на балкон или открыли окно.

– Бросай ты уже эту дрянь, Юльчик! Ну сколько можно? Это вредно и для кожи, и для… – выговаривал приятный женский голос.

– Да я только когда выпью иногда, ну совсем чуть–чуть, не ругайся, – просительно и капельку капризно вещал второй, не менее приятный, голосок. – Так–то я уже всё, не курю.

– Ладно, – не стала спорить первая соседка. – Давай лучше посоветуй, что делать с финдиром. Печь ему торт или как–то отмазаться?

– Нетушки! Торты ты печёшь только мне! – голос второй соседки звучал столь ревниво, что Ярослав даже успел предположить, что живёт рядом с девицами нетрадиционной сексуальной ориентации. – Выйдешь замуж – тогда и мужу будешь печь. А пока у тебя я главный дегустатор и заказчик.

Яр даже губу прикусил, чтобы не засмеяться. Образ второй соседки вырисовался мгновенно: пухленькая, улыбчивая, миловидная блондинка–сладкоежка. Курящих девушек он не выносил, но эта почему–то вызывала лишь приятные эмоции. По крайней мере пока.

– … не любит торты, так что не боись, конкуренции не составит, – донеслось значительно тише, и часть слов мужчина не разобрал, хотя смысл уловил: первая девица при парне.

В памяти неожиданно возник образ красотки из кафе. Спортивная брюнеточка или шатеночка, из–за тусклого света он точно не разглядел, с приятными округлостями в нужных местах, ярко–розовой ветровке и со смешным пучком на голове. И тоже не свободная. Было что–то в той девушке, что–то особенное, ведь не просто так она то и дело мелькает в его воспоминаниях.

– Вот и отлично! – довольно заявила сладкоежка. – Он мне нравится всё больше и больше, честное слово! Мужчины и не должны любить сладкое, а то нам ничего не останется. Ты, кстати, решила, что наденешь завтра?

Соседки принялись обсуждать шорты–юбки–платья, и Ярослав потерял интерес к их беседе окончательно, да так и уснул под милое щебетание. Снилась ему девушка из кафе, только на этот раз она была в длинном сарафане небесно–голубого цвета. Распущенные каштановые локоны спускались до талии мягкими волнами, а сама соблазнительница, придерживая подол руками и оголяя до колен стройные ножки, шла по мокрому песку, периодически заходя по щиколотки в море. И что–то говорила. Слов он не слышал, но выглядела она так замечательно, что ему достаточно было просто смотреть на неё, любоваться, сходить по ней с ума.

Громкий неприятный звук резко выдернул Ярослава из оков сна. Ещё не соображая, что произошло, он пытался связать образ прекрасной леди со странными интонациями, совершенно не подходящими его Афродите, вышедшей из пены морской.

– Я в последний раз спрашиваю: где ты шлялась? – орал дурниной мужской голос.

Хлёсткие звуки пощёчин, глухой стук, похожий на удар кулака о стену, противное скольжение стула по полу и женский всхлип, переходящий в стон, а затем и в плач, негромкий, но явственно слышимый в тишине ночи.