Линда Йеллин - Такая милая пара

Маму это сообщение очень обрадовало. И она принялась таскаться со мной по разным фешенебельным отелям и банкетным залам, набирая по пути в качестве трофеев кучу проспектов. Затем она складывала их в специальный шкафчик, возможно, для последующего отчета Полю.

– Из золотой гостиной в «Дрейке» открывается чудесный вид на озеро, – рассуждала она, – но в «Хилтоне» помещение только-только после ремонта... В «Континентале» скидка на спиртное... а в «Астории» – на закуски... Но в такую даль вряд ли кто поедет.

– И сколько это стоит? – вопрошал Поль, который, будучи деловым человеком, всегда зрил в корень.

И тогда мама принималась рыскать по своей записной книжке в поисках расценок на одно человеко-место. А ответ на этот важный вопрос осложнялся тем, что цены скакали в зависимости от заказа, будь то цыпленок, или антрекот. Уже очень скоро мне стало ясно, что противоречить ей – бесполезно, и единственное, что остается – это терпеливо сносить всю эту суету и хлопоты. Главное, я выходила замуж за Майкла, и ничего не могло помешать этому.

Наконец, мама остановила свой выбор на «Золотом Фонтане». Заведении на Мэллроуз-авеню, украшенном неоновой рекламой « Свадьбы и другие счастливые события » . Своей бьющей в глаза безвкусицей это заведение напоминало публичный дом – бронзовые рамы зеркал, хрустальные люстры, журчащие фонтанчики, источающий подцвеченную розовым или синим влагу. Но там имелся огромный обеденный стол, а так же были большие скидки в баре и изобилие очень дешевых фруктов в вазах, смахивающих на ананасы. Похоже, что все это и решило дело.

Помню, мама обернулась ко мне с сияющим от счастья лицом и застенчиво спросила:

– Фрэнни, тебе здесь нравится?

– Ну... мне кажется, что это – не совсем то, о чем я думала, – призналась я, – мне хотелось бы найти что-нибудь менее кричащее... ну, поэлегантнее, что ли...

– Менее кричащее? – удивилась мама. – А этот фонтан тебе не нравится?

Майкла же все эти проблемы, похоже, волновали не слишком сильно. Единственно, на чем он стоял твердо, это на том, чтобы свадебная церемония происходила в синагоге. Других вариантов он не признавал. Видимо, в нем взыграла кровь его нехристианских предков.

– Но никто не приедет на церемонию в Храм, – во время очередного раунда телефонных переговоров сказала мама, – ты же знаешь эту семейку. Они пропустят церемонию и явятся прямо к праздничному столу.

– И Майкл может поступить так же, – ответила я, – это единственное, что меня заботит.

– Ты не в курсе, насколько серьезно он готовится к обращению? – узнав, что между церемонией в Храме и банкетом будет часовой перерыв, спросила мама.

Майкл сделал мне предложение и тут же сообщил, что он решил принять иудаизм. Он дразнил меня, рассуждая, как хорошо иметь жену, телом которой можно восторгаться по ночам.

– Супружеская жизнь – не такая уж и замечательная штука, – отвечала я ему, – просто предполагается, что ты станешь с кем-то жить.

– Жить так же, как живут дети...

– Ты говоришь так, потому что сходишь от меня с ума... Но ведь это еще не повод тащиться к мировому судье.

– Кажется, ты предпочитаешь раввина. Что ж, я могу поменять религию.

Я никак не могла понять – вдруг Майкл все еще шутит со мной.

– Но ты же не веришь в Бога!

– Я белый англо-саксонский протестант со Среднего Запада. У меня нет культовых корней, обычаев и способов самовыразить себя. А иудаизм – это культурная и философская сокровищница, аккумулировавшая опыт тысяч поколений. И он взывает ко мне. Я хочу многое понять, и он поможет мне в этом. Иудей ведь знает – кто он и что.

– Да. И, как правило, он невысок ростом и лыс. И зовут его Гарри или Эйб. Неужели ты думаешь, что тебе это подойдет?

– Я хочу быть иудеем. И это во многом упростит все проблемы, связанные с женитьбой.

Вскоре после этого разговора мы были официально помолвлены. Мне было приятно, что Майкл все время старается облегчить мне жизнь, но некоторых поступков его я для себя до конца объяснить не могла. Он смело шел на духовные жертвы, и все, что стояло за этим, была его любовь ко мне, столь всепоглощающая, что ради меня он, похоже, был готов на все.

Успешно пережив знакомство Майкла с семейством Баскин, я с волнением ждала встречи с его родителями. Меня беспокоило, как они воспримут тот факт, что их крещеный сын влюбился в еврейку.

Майкл был младшим ребенком в семье, и родители его представлялись мне глубокими стариками. Одна из его старших сестер жила в Сиэтле, другая – в Миннеаполисе. Обе они вышли замуж и покинули отчий дом в те времена, когда мой суженый еще пешком под стол ходил. Во время Второй мировой его отец, освобожденный по возрасту от строевой службы, два года организовывал шоу-программы для наших ребят в Европе. Майкл родился через десять месяцев после его возвращения. Его матери, Норме Ведлан, тогда было сорок, и такие поздние роды в то время удивили многих. Это сейчас все в порядке вещей. В наш первый приезд в Спрингфилд я хотела, чтобы мы все вместе посетили церковь. Этим я хотела показать его родителям свою веротерпимость. К моему глубокому удивлению, они очень спокойно восприняли известие о намерении Майкла изменить религии, в которой он вырос.

Я представила себе, что бы началось, если бы я заявила своим, что возжелала принять Святое крещение. Это было бы воспринято как личное оскорбление, как крушение всей их системы моральных и духовных ценностей. И они, мои родные, сделали бы все, чтобы воспрепятствовать претворению такого решения в жизнь.

Когда Майкл названивал мне вечерами по телефону, он с таким неподдельным воодушевлением рассказывал о своих подготовительных занятиях, что мне казалось, что он интересуется моей религией значительно больше, чем я.

– Привет, малышка, – говорил он, и в его голосе я слышала сдерживаемое желание. Мне так нравилось, когда меня называли «малышкой», а я чувствовала себя при этом такой взрослой, – чем ты сегодня занималась?

– Моталась в колледж, а как твои дела на работе?

– Нормально, – равнодушно отвечал Майкл.

– Тебе скучно там?

– Похоже на то. Люди вокруг очень приятные, вот работа – дрянь. – Майкл не любил говорить на производственные темы.

– Терпи, станешь директором – будет веселее, – успокаивала его я.

– Я сегодня смотался пораньше. На занятия. Знаешь, я узнал, – здесь его голос выдал неподдельный интерес, – узнал, что у евреев, оказывается, нет рая.

Я молчала, пытаясь переварить услышанное.

– Что значит у нас нет рая?

– Это значит, что ты живешь здесь один раз, а потом вечный сон, черная дыра и адью, амигос... Такая установка мне подходит.

– Господи, может, нам обоим податься в католики?