Ольга Никулина - Добренькая

– Куда ты прешь? – зло зашипела старуха, пока священник проходил мимо. – Не видишь? Батюшка идет!

Леля застыла возле бабули, как вкопанная. А бабка время от времени бросала на нее неодобрительные взгляды. В глазах у Лели защипало, захотелось плакать. И зачем она здесь? Какие-то священники в похожих на длинные черные платья рясах, какие-то бабки. Зачем все это? Неужели Богу все это надо? Вся эта искусственность, ограниченность, рамки… Как будто у них тут монополия на Бога. Да как же! Будет Бог сидеть в этом расписанном убежище с напыщенными пузатыми священниками и сварливыми бабками!

Ей вспомнилась фраза одного из героев фильма «Поющие в терновнике»: «Скопище баб в черных передниках», – это он говорил о священниках. Леля улыбнулась при этом воспоминании, а бабка не то, что неодобрительно, а прямо-таки злобно глянула на нее. Ой, ну и пусть! Злобьтесь тут сколько хотите! Да она бы сюда вообще не пришла, если бы ей не надо было заказать сорокоуст. Мама каждый год за сорок дней до дня смерти отца заказывала сорокоусты, а когда умирала, то просила и Лелю заказывать сорокоусты и за отца, и за нее саму. И Леля исправно исполняла последнюю волю матери. Это же не сложно. Просто не надо ей было сегодня через весь храм со свечкой идти. Вон чего из этого получилось – одна сплошная неловкость.

Леле надоело стоять здесь. Сорокоуст за отца она уже заказала, что ей тут делать? И вообще, в следующий раз она придет сюда, когда службы не будет, чтобы свободно перемещаться по храму.

Она повернулась, чтобы уйти, но бабка вцепилась в нее мертвой хваткой:

– Стой! Евангелие читают!

Леля беспомощно повернула голову и посмотрела в сторону выхода. За свечным ящиком продавщица тоже застыла, как вкопанная, несмотря на длинную очередь. Люди терпеливо ждали, когда продавщица, наслушавшись евангелия, снова начнет продавать.

– Не крутись! – толкнула в бок Лелю бабка. – Слушай!

Леля прислушалась, но ничего не поняла. Священник ловко читал по церковно-славянски, но делал это крайне неразборчиво. С дикцией, наверное, у него проблемы. Ничего разобрать невозможно. Захочешь, ничего не поймешь. А зачем тогда такое чтение? Стой, слушай не пойми чего. Что за западня такая? И зачем ей понадобилось с этой свечкой по храму шастать? Дошасталась! Вот сколько этот гугнивый будет еще гундосить?

Леля нетерпеливо снова повернула голову в сторону выхода. Бабка бдительно цыкнула на нее.

– Я пойду! – решительно заявила Леля. – Все равно я ни слова не понимаю в этом бормотании.

– Ты не понимаешь, а душа понимает и очищается! – бабка, словно клещами, вцепилась в ее локоть.

Караул! У Лели и впрямь началась паника. Показалось, что она вечно будет стоять рядом с этой кошмарной низкой бабкой и слушать гугнивого священника. И как это другие люди здесь стоят? Разве кто-то из них что-то понимает в этом неразборчивом чтении? Или все верят, что, даже не понимая мозгами, их душа каким-то образом все схватывает и очищается? Вот ее душе сейчас совсем не до чистки. Хочется свободы, воздуха, солнышка, понятных слов, нормальных людей! Когда же священник перестанет бубнить? Леля смотрела на смиренно опустивших головы прихожан, и ей казалось, что она попала в какую-то отторгающую ее среду. Все здесь на своем месте, все спасены, а она одна вся грешная такая, ничего не понимающая, погубленная душа…

Неожиданно у нее закружилась голова, в глазах появились желтые пятна. Неужели она упадет в обморок? Еще этого не хватало… Лелю бросило в жар от страха за саму себя. Только не обморок! Только не это!

В это время священник закончил бубнить, но Леля уже ничего не соображала, она щипала себя за руки, чтобы предобморочное состояние оставило ее. На лбу выступила испарина, она пошатнулась, толкнула бабку, и упала бы, если бы рядом стоящие люди не подхватили ее. Словно в тумане, она слышала голоса, кто-то под руки повел ее к скамейке. «Это Бог ее наказал!» – донеслись до ее слуха чьи-то слова. Наверное, бабкины. «Хватит вам! Ей просто плохо стало! Здесь очень душно», – возразил приятный голос молодой женщины.

Лелю усадили у самого выхода на скамейку, прислонили спиной к стене, кто-то принес воды. Слабость отступила, в глазах прояснилось. Леля снова почувствовала себя уверенно. Она посмотрела в сторону свечного ящика, там активно шла торговля. Сердобольные женщины, увидев, что ей полегчало, оставили ее.

Торопиться с уходом Леля не стала. Ей хотелось окончательно прийти в себя. Она сидела, слушала хор, вдыхала запах ладана и больше не чувствовала себя в западне. Старухи рядом не было, и она была свободна.

Хор перестал петь, а на амвоне появился священник. Он громко и четко начал говорить проповедь. Не услышать его было невозможно, и Леля невольно слушала его. Он обличал людей в равнодушии друг к другу.

– Что толку от ваших молитв и постов, если вы едите друг друга поедом?! – вопрошал он. – Вы ненавидите друг друга, не замечаете тех, кому нужна ваша помощь. Человек упал с сердечным приступом, и все мимо идут, думают пьяный, и тот умирает. А сколько детей без родителей растет по детским домам? А бомжей сколько на улицах? Все предпочитают спокойно жить, не замечая страдания людей вокруг себя…

«Не правда! – подумала Леля. – Я всегда замечаю всех несчастных и чем могу помогаю».

– Разве мы имеем здесь что-то свое? Ничего у нас нет! Все наши вещи, дома, машины – все это во временном пользовании! – продолжал священник. – А мы жалеем все это временное для несчастных. Если хотя бы некоторые из нас усыновили по сиротке, то у нас совсем не было бы детских домов. Если бы мы помогали бомжам, то и бомжей бы у нас не было! А животные? Бедных собак иные лучше расстреляют, да потравят вместо того, чтобы простерилизовать божью тварь. Мы все живем животной жизнью. Пьем, едим, смотрим телевизор, балуем себя лакомствами, и не хотим выходить из этой духовной спячки, предпочитаем не замечать ничего вокруг. А вокруг многие, очень многие нуждаются в помощи.

У Лели в душе росло возмущение. Почему этот священник обличает тут всех подряд в черствости? Как будто все вокруг злые, черствые и равнодушные. Совсем нет! Она видела много людей в своей жизни, которые не могли пройти мимо несчастных. Этой зимой, например, она собственными глазами видела, как парень с девушкой вызвали скорую помощь одному парню, который перебрал на Новый год и валялся прямо на снегу. Леля до сих пор помнила эту красивую молодую пару, не поленившуюся ждать на морозе приезда скорой.

А однажды в подземном переходе она встретила мужчину, который потерял память и не знал кто он, откуда, куда идет. Леля накормила его пирожками, а другие люди вызвались отвезти его в больницу.

И вообще, добрых людей много, да хотя бы взять ее, Лелю. Ее даже в последних классах школы Добренькой называли. С сарказмом называли, но Леля гордилась своим прозвищем. Да, она Добренькая, она стремится помочь всем. Все изгои класса, все несчастные животные и птички, а также бабушки и дедушки находили в ней доброе участие поддержку, опеку. Тут и мамино воспитание сказалось и ее личная чувствительность. Чужие страдания она воспринимала, как свои собственные. Помогая кому-то, она чувствовала, что помогает самой себе. Вот только ей самой все же было всегда одиноко и холодно в этом мире. Любви в ее жизни не было, да и не будет уж теперь. Остается только одно – помогать несчастным людям и животным. И она помогала, и только это, наверное, и держало ее наплаву, не давало окончательно раскиснуть, потому что она без всех этих несчастных сама по себе ничего не стоила. Доброта – вот все, что у нее было, за что она цеплялась, что наполняло ее жизнь смыслом и ценностью. И Леля всегда гордилась тем, что она такая сердобольная.