Татьяна Гутиеррес - Ян и Мила

– Ничего себе? И как же мне тебя теперь называть? – Он повел бровью, как это всегда делал, чтобы придать своему вопросу особой выразительности, но сейчас это смотрелось особенно комично.

– Прошу звать меня Милой.

– Это скучно, соплявка.

С этими словами он снова исчез под водой и вышел уже на противоположной стороне бассейна.

– Увидимся позже, соплявка!

– А я думала, ты вырос! – крикнула Мила и засмеялась.

Да уж, мир крутится, наматывая годы, а этот дом как будто стоит на месте.

У Милы ушло несколько секунд, чтобы сообразить, где она проснулась. Комната была незнакомой. От огромной резной кровати из дуба исходил запах старого лака, прогретого солнцем. Высокий комод с такой же резьбой стоял с открытыми ящиками – видимо для того, чтобы Мила разложила в него свои вещи. Лучи утреннего солнца нашли зазор в зашторенном окне, и пробрались сквозь него, высвечивая прямоугольник пляшущей пыли.

Вчера вечером она даже не обратила на обстановку внимания, не говоря уже о том, что сил на разбор вещей у нее совершенно не было. Перелет, встреча с Яном и затем вечер в компании Агаты, которая то и дело плакала, вспоминая деда, – выбили ее из колеи, и она рухнула на кровать, даже не поняв, где находилась.

Дедушкина комната обычно была закрыта, чтобы нагретый воздух не поступал внутрь, а окна зашторены плотной тканью. По утрам он как правило работал, а после обеда на улице под навесом, уплетенным виноградом, отправлялся отдыхать, и выходил ближе к четырем часам вечера. В его комнате – а они с Агатой жили в разных комнатах – Мила была только однажды, когда ее, уливающуюся слезами, заметил дед, и привел к себе. Она до сих пор помнит их разговор, к которому он отнесся со всей серьезностью. Как же ее тогда удивило, что взрослый человек отвлекся от своих дел, и что ее душевные терзания на тот момент оказались важнее бумаг, над которыми дед работал. Он посадил ее на стул, налил воды из графина и, мягко улыбнувшись, попросил рассказать в чем было дело. Сейчас Мила с трудом вспоминала, что же такое сделал Ян, что она уливалась слезами. Но фраза, сказанная дедом, ей запомнилась: «Только близкий человек может поднять настроение за полсекунды и за полсекунды его испортить».

Что бы он сказал, узнав, что она так и не приехала на его похороны? Так и не попрощалась с одним из самых близких людей в ее жизни. А ведь других родственников, кроме тех, что со стороны отца, у нее не было. Да и те жили слишком далеко, поэтому общение сводилось на поздравления с днем рождения, да и те со временем стали сходить на нет.

Милу почему-то никогда не волновал тот факт, что между ними не было кровного родства. А то, что ее маму выбрали бабушка и дед сами, говорил только о том, что она, должно быть, была лучшей на свете. И, возможно, это даже давало ей более привилегированное положение, нежели у отца Яна, который был им родным. Ее мама никогда не испытывала недостатка внимания и искренне считала семью своей. Искала ли она своих настоящих родителей – Мила не знала, потому что эта тема была под запретом.

Мила открыла окно и впустила утренний воздух, пропитанный ароматами трав. Она и забыла, какими жаркими бывают дни на юге. Где-то вдалеке кричал петух и гавкала собака. И это практически в центре города. На ее лице растянулась улыбка. Она скучала по этому дому. И сейчас сама не могла ответить на вопрос, почему же избегала его столько лет. Натянув на себя футболку и шорты, она наспех умылась и выбежала на кухню.

– Соплявка, как спала?

– Ты опять за свое, – наигранно разозлилась Мила. Словно не было четырех лет разлуки, не было ничего, что произошло с момента их поцелуя.

– Вот что я не понимаю, так как это тебя допустили в комнату деда, – лицо Яна стало серьезным. – Баба…– он запнулся, – Агата не давала нам с отцом ничего трогать, а тебя пустила туда пожить. – Он взял яблоко со стола и подкинул его в воздухе. Подойдя ближе, он наклонил голову вбок. Его глаза сверлили ее. – Знаю, я уже спрашивал, и кажется, не один раз, но все же…Что ты здесь делаешь, Мила?

– Я же тебе говорила, я не знаю. – Она сделала шаг назад, возвращая себе личное пространство и отдавая себе отчет, что это вполне можно было назвать отступлением. – Твой отец пригласил меня. Он сказал, что Агате без деда скучно, и что ей очень надо, чтобы я приехала. Зачем? – я не знаю.

– И ты все бросила свои суперважные дела и приехала, да?

– Дядя Миша сказал, это важно, – с раздражением ответила Мила. Она уже устала извиняться. – Мне это кажется странным не меньше, чем тебе. Но если тебе не нравится мое присутствие, то я уеду. Это твой дом.

– Он мой столько же, сколько и твой. Разве что ты про это забыла? –Мила вдруг впервые задумалась над этим вопросом. Была ли она в гостях или же приехала к себе домой? – Ладно, малявка, давай тебе кофе сварю. Имей в виду, такая роскошь будет только сегодня. – Ян подхватил турку, и подкинув ее в воздухе, ловко поймал.

«Интересно, он всегда так себя ведет, или только когда хочет понравиться девушке?» – подумала Мила, и тут же одернула себя. То, что он ее поцеловал в возрасте шестнадцати лет, совершенно не означало, что он находит ее интересной и сейчас. А возможно, и вовсе видит в ней двоюродную сестру, и просто дурачится, как дурачился бы при друзьях или даже наедине с собой. Одно она знала наверняка: Ян на нее не злится, а значит, хотя бы по этой части можно не терзать себя сомнениями.

– Спасибо, – смущенно сказала Мила, делая глоток из огромной чашки. Она не привыкла, чтобы для нее что-то делали. – Кофе очень вкусный. Это я тебе говорю, как человек, год проваривший разные сорта кофе. Очень, – она сделала блаженное лицо, – вкусный.

– Ты еще не пробовала мои оладьи, – Агата не без гордости водрузила на стол тяжелую тарелку. Что за привычка у этих людей говорить из-за спины, даже не поздоровавшись?

– Бабуль, в наши дни девушки не едят оладьи, – наигранно возмутился Ян.

– Глупости какие. А что же они едят?

– Они, бабуля, пьют смузи из шпината и сельдерея. Посмотри на Милу. Если бы она еда твои оладьи, то фигурой пошла бы в тебя.

– А сгущенка у вас есть? – сквозь смех спросила Мила.

– Ха, смузи. Эта девочка – моя. Ясно тебе? А не твои безмозглые дрищи, мозг которых вполне достаточно питать сельдереем. А еще раз назовешь меня бабулей, оладий не получишь! Ты лучше развлеки сестру. Своди ее куда твои курицы ходят. Пусть у нее глаза на лоб вылезут от того, как мы тут живем.

– Я не думаю, что меня так легко удивить, бабушка.

– Ха, ты не видела этих. Ну, – она в воздухе сделала жест руками, показывая на себе грудь. – Этих…c силиконом. Он у них не только в титьках, но и в жопе!

Ян едва сдерживался, чтобы не прыснуть от смеха.