Алиса Лунина - Серебряные письма

– Ксюта, я пригласила на день рождения своих новых знакомых – Николая Свешникова и Сергея Горчакова.

Ольга присела на подоконник рядом с младшей сестрой.

– Твои новые кавалеры? – улыбнулась Ксения.

– Ну, разумеется, они оба в меня влюблены! – сказала Ольга с явным подтекстом «а разве может быть иначе?!».

А и впрямь – разве может быть иначе?! Разве в девятнадцатилетнюю Оленьку Ларичеву можно не влюбиться? Нет, ее, конечно, порой сложно вытерпеть, но не влюбиться в нее решительно невозможно! Разве что уж речь идет о совсем бесчувственном деревянном…

– Они оба ужасно мне нравятся, но этот Серж какой-то деревянный чурбан, право, – хмыкнула Ольга. – А вот Николя Свешников – совсем другое дело! С ним так интересно – он прямо-таки одержим идеей осчастливить человечество и все время говорит о революции! А еще он очень умный, красивый и похож на льва!

Ксения прыснула со смеху:

– На льва? Какое дурацкое сравнение, Оля! Я сразу представила, что-то очень нелепое – с гривой и с хвостом!

– Николя похож на льва в смысле царственности, есть в нем что-то вальяжное! – Ольга выдала забавную гримасу. – А потом у него такие роскошные волосы, словно грива!

– Ну а второй, тот, что чурбан?

– Месье Горчаков – скучнейший тип, – Ольга зевнула. – Зануда из неприлично богатой семьи. Его папенька – промотавшийся аристократ, в свое время поправивший свои расстроенные финансовые дела женитьбой на матери Сергея – дочери купца-миллионщика. Хотя Серж, кажется, имеет совесть не кичиться папенькиным богатством и ведет себя вполне прилично. Но он скучный до невозможности – рядом с ним даже мухи дохнут. Ни деньги, ни революция его не интересуют. Бедняга безнадежен – помешан исключительно на фотографировании, ходит всюду со своим штативом и фотографирует все подряд. – Ольга сделала смешной жест, показывая, как именно ходит этот самый Сергей. – Но что еще хуже: Горчаков одержим наукой. Он, видишь ли, работает над фотоаппаратом будущего – хочет изобрести новую оптику, усовершенствовать стекла и фотопленку. Этот чудак все время торчит в своей лаборатории и что-то изобретает. С ним и поговорить-то не о чем! А потом он не так красив, как Николя. Просто чересчур серьезный, деревянный чурбашка. Ой, Ксюта, мне кажется, вы бы с ним подошли друг другу!

Ксения изумленно посмотрела на сестру.

– Вот спасибо! Ты о чем вообще?

– А что? Ты такая же серьезная, как наш чокнутый фотограф! – Ольга подмигнула сестре. – Вы бы с ним отлично поладили! Ну что ты так на меня смотришь? Тебе скоро восемнадцать! Пора бы уже наконец в кого-то влюбиться!

– Разве мне угнаться за тобой? – усмехнулась Ксения. – Это ты на моей памяти влюблялась раз сто на этой неделе. Скажи, Оля, а тот твой кавалер, адвокат Клинский, кажется, тобой окончательно позабыт? Ну тот, ты еще замуж за него собиралась?

– Не будем о нем! Это было временное помутнение! – махнула рукой Ольга и закружилась по комнате.

Ксения засмотрелась на старшую сестру – какая Оленька грациозная!

Действительно, изяществу рослой, тонкой Ольги мог позавидовать кто угодно. Ольга вообще считалась красавицей – высокий лоб, розовый румянец на щеках и ведьминские глаза, менявшие цвет от светло-зеленых, оливковых, до темно-зеленых болотных омутов, в которые можно было провалиться и пропасть навсегда. А еще длиннющие черные ресницы (да хоть спичечный коробок клади ей на ресницы – Оля удержит) и пухлые, трогательно очерченные, словно их рисовала для Оленьки самая добрая фея, губы. К этим дарам фея (а может, тут работал целый отряд фей?!) в порыве неслыханной щедрости добавила также и осиную талию, и кудрявые шелковые волосы, и невероятную гибкость. «Я такая гибкая, что могу выступать в цирке, – смеялась Ольга, – а в случае необходимости меня можно сложить в несколько раз!»

Но темноволосая Ольга Ларичева, прелестница с ведьминскими глазами, была больше чем просто красавицей – в ней искрил тот особый животный магнетизм, что притягивает к женщине особей мужеского пола, от мальчишек с еще не проснувшейся мужественностью до стариков, чьи порывы давно угасли. И в пульсирующей на висках жилке, и в яремной выемке, и в молочной белизне Олечкиной кожи, и в тяжелых завитках ее волос таилась сокрушительная – сильнее любого оружия! – женственность. Словом, для одной девушки этих даров расщедрившихся фей было даже слишком много! Но, с избытком одарив новорожденную Олечку блестящими внешними данными, феи совершенно позабыли наделить младенчика хоть сколько-то приличным характером. Да, когда дело коснулось характера, феи дружно вышли из комнаты, и Оленьке Ларичевой досталось… Ну то, что досталось. В итоге девятнадцатилетняя Ольга обладала яркой внешностью и… совершенно несносным характером!

Ох, не случайно мать сестер Ларичевых, Софья Петровна, часто напоминала своей старшей дочери старую как мир истину о том, что наш характер определяет нашу судьбу. Характер Олечки (и спичку подносить не надо – и тут полыхает, и здесь взрывается!) должен был решить ее непростую судьбу. Взбалмошная, своенравная Ольга – надменность, упрямство и дерзость. Не самый лучший набор качеств для юной барышни!

А вот ее младшая сестра, Ксения, была другой – тише, спокойнее, словно на полтона умереннее во всем. В ней сказывалась некая приглушенность и сглаженность черт; округлость линий, лица, и глаза: не эти Ольгины болотные колдовские всполохи! – а серые с голубым, задумчивые, мечтательные. Да и таким норовом, как старшая сестрица, Ксюта не отличалась. Мягкая, покладистая, погруженная в свои мечты и мысли, барышня с книжкой в руках.

Но несмотря на все различия, Ксения с детства считала старшую сестру кумиром и смотрела на нее с обожанием.

Вот и сейчас Ксения невольно улыбнулась, глядя, как Ольга – неугомонная огневушка-поскакушка – вихрем промчалась по комнате, выделывая немыслимые танцевальные па.

– Какая ты красивая, Оля! – не удержалась Ксения.

Ольга ничуть не смутилась и равнодушно махнула рукой:

– А, все это твердят, словно бы говорить больше не о чем!

Ольга стащила Ксению с подоконника и распахнула окно. В комнату ворвались мороз и снег; ветер разметал Олиных бумажных ангелов на столе. Ангелы полетели в воздухе и осели на пол.

– Этот какой-то кривой, этот толстобрюхий! – Ольга хихикнула, поднимая ангелов с пола, но тут же прикрыла рот ладошкой. – Ой, наверное, нельзя так говорить, тем более в сочельник!

В комнату вошла Софья Петровна, мать сестер, и прикрикнула на барышень, чтобы те закрыли окно: «Простынете, дурехи!»

Ольга нарочито закашлялась, делая вид, что она уже безнадежно простыла, а потом забасила, как иерихонская труба. Софья Петровна вздрогнула – у ее старшей дочери и так был непривычно низкий для барышни голос. Отец девочек даже как-то сказал, что у Ольги голос, как у пьяного моряка.