Лариса Кондрашова - Формула неверности

— Так ты хотела попросить у меня прощения? И поэтому ты поишь меня своим поганым ликером из таких вот миленьких рюмочек?

Она с яростью метнула ни в чем не повинный хрустальный сосудик в стену, и на ней расплылось мокрое пятно.

— У тебя моющиеся обои, — сквозь зубы процедила Таня, — так что прощения за испорченный интерьер я не прошу!

Она увидела испуганные глаза Маши, но поняла, что это испуг не сестры, а врача, который неправильно рассчитал дозу лекарства для своего пациента. Что она ждет от Тани: обморока, истерики?.. Она встала и пошла прочь.

— Таня, — прозвучал за спиной слабый возглас сестры, но она не обернулась.

Кто-то внутри ее тщетно вопил: «Что ты делаешь, опомнись!» Но она не остановилась, не одумалась. Чего тогда было приставать к Маше: расскажи да расскажи. И еще позволять себе красивые жесты вроде того, что она заранее сестру прощает. В таком случае надо быть готовой ко всему…

К счастью, Шурка не видела, как она вбежала в дом, как и ее перекошенного лица: Маша! И Маша тоже!

«Тоже» было понятно ей, а другим она бы не стала объяснять. «Тоже» — значит Тане на роду написано быть предаваемой самыми близкими ей людьми.

Сначала любимый муж, а теперь сестра…

Причем Таня не думала, что ей изменил Ленька. Если честно, она этому и не удивилась. Тем более стало ясно, что он на Машу смотрит недаром, вспоминает минуты сладостные… Ишь, она говорит как пишет!.. Она, значит, выпила лишнего, а так бы, по-трезвому, — ни-ни!

Вот, отвлеклась…

Ах да, ее не покоробила супружеская неверность и второго мужа, а поступок сестры не то чтобы поверг в изумление… опять странная книжная фраза. Определенно, сегодня у Татьяны склонность к литературным штампам прорезалась, раньше вроде за собой не замечала.

Но не будем обращать внимания… Значит, говоря обычным языком, произошло то, чего Таня не ожидала, и от этого в ее душе светлый образ сестры померк. «Маша, святая, чистая, страстотерпица… Не останавливайся, продолжай про страстотерпицу… и где только это слово откопала!… оказалась обычной… Эй, не очень-то словами разбрасывайся! Выбирай выражения. Обидели ее…» Выходит, Таня так и считала, что страстотерпицей сестра будет всю оставшуюся жизнь? Ей как бы на роду написано. А Тане — быть высшей судией. Поскольку она — святая Татьяна. Интересно, есть такая святая?

— Подлость, какая подлость! — повторяла, расхаживая по своей спальне — здесь никто ее не застанет врасплох, — Таня, но уже без прежней убежденности.

Интересно, что сказал бы Валентин? Как применил бы к этому случаю свою формулу неверности? Ленька как Ленька. Наверное, он бы своего не упустил, будь на месте Маши какая-нибудь Катя или та же Света… Но Маша.

Надо попробовать отстраниться и посмотреть на этот случай со стороны. Итак, Маша выпила. Значит, при некоторых обстоятельствах в числитель добавляется еще одно слагаемое — алкоголь… Слишком примитивно. Лучше так: обстоятельства, при которых сопротивляемость человека ослаблена тем или иным состоянием организма. Включая состояние алкогольного опьянения. Господа, это же глава из диссертации!

Кстати, насчет опьянения. Если уж на то пошло, и сама Таня может припомнить некое событие, в котором она играла главную роль, кстати, тоже после некоторой дозы спиртного. Сколько тому событию лет? Кажется, три года.

Вот про что говорят: у каждого есть свой скелет в шкафу. И у Тани такой есть. Правда, небольшой, даже совсем маленький скелетик, но тем не менее…

Таня с Ленькой были на дне рождения одного из его знакомых, молодого красивого мужчины, видного — что ростом, что фигурой, что лицом.

Она сразу почувствовала его взгляд. Тогда Таня не выглядела так модно, как теперь, но все же приоделась для похода в гости. Подняла наверх свои пепельные волосы, нанесла тени, подкрасила тушью ресницы. Ленька поворчат насчет того, кому она хочет понравиться, но остался доволен. В эту компанию они шли первый раз, и он согласился на некоторые послабления.

Платье на ней — вот что странно — было еще из купленных Мишкой. Он привез ей из Екатеринбурга, куда возил ребят на соревнование. Нарядное, бархатное, цвета спелой вишни. Оно Тане очень шло, но за все время, что платье у нее было, она надела его всего раза четыре. Для обычных дружеских вечеринок этот наряд смотрелся чересчур шикарно.

Словом, Таня выглядела очень неплохо, чувствовала себя прекрасно, и взгляды именинника, которые она на себе ловила, не смущали ее, а, скорее, возбуждали.

Ленька танцевал с хозяйкой, красивой, но невероятно худой женщиной, про которых сам Каретников и говорил обычно категорически: «Доска!»

Но тут что-то он о своих пристрастиях позабыл и вовсю тискал хозяйку за костлявую спину, снова и снова приглашая танцевать. Странно, что при всей наглядности его приставаний, никто, в том числе и муж хозяйки, не обращали на это никакого внимания.

На дворе стоял сентябрь, было тепло, и Таня подошла к танцующему мужу:

— Леня, я выйду, по саду пройдусь?

— Иди, — благосклонно кивнул он.

Праздник они отмечали в частном доме в двух уровнях со старым густым садом и дорожками, выложенными цветной плиткой. Тане и вправду хотелось посмотреть на сад и подышать свежим воздухом. Все гости нещадно курили, и Таня, как некурящая, едва ли не задыхалась в этом смоге.

Таня и не заметила, как следом за ней тихо скользнул именинник. Кажется, его звали Сашей.

Она успела дойти только до первого дерева, как он настиг ее, схватил за плечи и развернул к себе.

Кажется, она собиралась открыть рот и что-то ему сказать, но он приник к ее губам так стремительно, что она задохнулась.

Это был гипноз. Или еще какая-то форма нематериального воздействия, но она стала целоваться с этим Сашей как ненормальная. Потом он стал целовать ее шею и поднял почти до талии ее платье с разрезом. Скользнул под него нетерпеливой рукой, освободил от бюстгальтера ее грудь…

И в это время в густой траве под деревом что-то зашуршало — скорее всего пробежала кошка, — и Таня отпрянула от мужчины, приходя в себя.

Он еще продолжал тянуть ее к себе, но наваждение кончилось. Она поправила лифчик, одернула платье и пошла обратно к дому. Молча, словно ничего и не было. Саша в обалдении остался стоять под деревом.

Если бы не этот шорох… Таня отдалась бы ему прямо под этим деревом. Странно, она вспомнила об этом случае только сейчас, а до того… Она просто сунула это событие на самое дно ящика воспоминаний и не доставала бы, наверное, никогда, если бы не стала рассуждать все о той же природе неверности. Выходит, и сама Таня не такая уж святая. И она подвержена слабостям, так что вряд ли имеет право быть беспощадно суровой к единожды оступившимся людям…