Алекс-Мари - С греческого «защитница»

– Тужься, милая, тужься!

Изогнувшаяся в страдании, молоденькая девушка краснела лицом и рычала утробно, выдавливая из себя новую жизнь. Ребенок выскользнул в раскрытые ладони акушерки, женщина подхватила новорожденного, и передала неонатологу. Роженице было все равно. Она размазывала стекающие по скулам капли и тихонько подскуливала.

– Ну, чего ты плачешь?! – весело и громко спрашивала акушерка, – смотри, какая девчушка у тебя! Красавица!

Она совала ребенка в лицо свежеиспеченной матери, но та отворачивалась и хотела только одного – чтобы от нее отстали и убрали орущего младенца. Почувствовав новую потугу, она застонала.

– Ну-ка, давай поработаем еще! – ребенка тут же убрали, акушерка, сменив перчатки, снова присела на круглый табурет в ногах страдалицы.

И снова минуты, кажущиеся часами, режущая боль, хотя, кажется, уже не такая, как в первый раз, и снова – влажный хлюп и облегчение.

– Девочка! – объявила акушерка, – ну, счастливая ты, подружек себе родила!

Роженица прикрыла глаза. Ее теребили, давили на живот, потом плюхнули сверху что-то холодное, и все это время говорили, говорили, задавали дурацкие вопросы по поводу имен… А она хотела спать, спать… Наконец, ее оставили в покое.

***

– Ну как там наша мамаша? – женщина в розовой пижаме медсестры оторвалась от книжки, взглянув на вошедшую коллегу.

– Ой, – махнула рукой та, – недоразумение! Ничего не говорит, ни имени, ни фамилии от нее не добились, откуда она взялась на нашу голову?! Ей на вид лет шестнадцать максимум, бедняжке. Но одета хорошо, трусишки кружевные, значит не бомжиха. И не худая, и ручки ухоженные.

– Да-а, – протянула первая, – бывает же… ну, может с утра вспомнит, как она оказалась ночью возле роддома с головой ребенка между ног. Хорошо хоть ума хватило прийти, а то, знаешь, случаи всякие бывают. Родит в туалете и выбросит. Или еще того хуже…

– Не говори! – акушерка налила из полосатого термоса чай в глубокую кружку, – хорошие девчонки у нее родились, доношенные, крупные. Орут вон в детской, сиську просят, сейчас Катя смесью накормит, вряд ли у мамаши молоко есть. А утром уж сама. Намается она, грудь – смех один, прыщики.

– Ну, значит будут искусственники, – равнодушно зевнула медсестра, – я полежу пару часиков?

Акушерка кивнула.

– Спи, разбужу, если что.

Медсестра не заставила себя уговаривать, улеглась поудобнее на диване, подсунув под голову маленькую подушечку, еще раз сладко зевнула и прикрыла глаза.

Проснулась она от громкого хлопка и голосов, села, оглядываясь осоловелым взглядом.

– Как это – нет?! – старшая акушерка грозно смотрела на молоденькую педиатрическую сестру, а та заламывала руки.

– Ну так – нет! Я принесла одну из девочек кормить, в палате было пусто. Думала может она в туалет ушла, ждала-ждала…

Медсестра мгновенно поняла, что произошло и вскочила на ноги.

– Искали? – голос старшей повышался до визга, это означало, что она в панике.

– Да, – педиатрическая чуть не плакала, – везде искали, нету.

– Уму непостижимо! – хлопнула себя ладонями по бедрам старшая, – кто на посту дежурил?!

– Ванеева, – дрожащим голосом сдала дежурную молодая, – она клянется, что с места не вставала.

– Ну, да, Ванеева с места не вставала, а роженица у нас в окно вылетела. Зимой. С пятого этажа. – старшая потопталась на месте, пытаясь расставить по местам мысли, – ладно, пошли!

Она вышла, широко распахнув двери, медсестричка успела проскочить следом. Дверь громко хлопнула, закрывшись. Та, которую разбудили, покачала головой. На ее памяти не было ни одного раза, когда мать сбегала из роддома, оставляя детей. Всякое было – отказывались, писали расписки, но чтобы сбежать… Нет, ни разу не было. Не зря старшая беснуется, достанется ей по первое число. Да всем достанется, кто в смене был. Детей жалко. Хотя, может повезет, и одумается мать. Поймет, что натворила, и прибежит. А вдруг…

Музыка гремела из двух огромных колонок, выставленных на крыльце кафе, Сашка злилась, потому что она ненавидела попсу, и от шума разболелась голова. Она уже проглотила таблетку, но легче пока не стало. Лучше всего бы было сейчас валяться на диване с книжкой, но денежки сами в карман не залезут, поэтому вместо дивана и книжки приходилось размахивать картонкой над жарким мангалом, приглядывая, чтобы мясо не подгорело. Хозяин кафе, тридцатилетний полнеющий татарин по имени Азамат, сам лавировал между столиками, подгоняя между делом двух молодых официанток – свою сестру и ее подружку. Вначале, когда Сашка только устроилась на работу, Азамат пытался командовать и ей, но быстро получил знатный отлуп, сначала растерялся, а потом даже зауважал, потому что девушка знала свое дело, мясо у нее выходило всегда неизменно вкусным, а еще она соглашалась подработать на кухне, когда повар Татьяна не справлялась с наплывом посетителей.

– Саня!

Сашка обернулась на крик – Азамат приближался, размахивая перед собой шампуром.

– Саня, посетители жалуются, что мясо жесткое, – прищурился хозяин, – смотри, сама заплатишь за возврат!

– А ты мясо покупай нормальное, – парировала Сашка, – тогда и шашлык будет мягкий. Я тебя предупреждала, что из того, что ты притащил, выйдет паленое дерьмо!

Азамат был жмот, это знали все. На продуктах он откровенно экономил, Татьяна ворчала про себя, но не спорила, ей было не принципиально, какой сыр сыпать в "Цезарь" – пармезан или российский. Тем более, что посетители этой забегаловки вряд ли отличили бы один от другого. А Сашка возмутилась в первый же день, когда увидела, что ей предстояло замариновать и подать вечером людям. Поняв, что спорить с девушкой бесполезно, хозяин кафе уступил и на следующий день принес мягкую свежую шейку, но, все же, время от времени подбрасывал своей шашлычнице проблемы.

Сейчас он хотел спорить, но передумал.

– Работай! – буркнул хозяин и отошел.

Сашка видела, как он подозвал сестру и подал ей шампур. Что будет дальше, она знала. Мясо отнесут на кухню и доварят, а потом подадут какому-нибудь подвыпившему посетителю.

Ее унижала эта работа. Да, именно унижала, хотя мама всю жизнь твердила, что никакая работа не бывает унизительной. Да и сама Сашка еще школьницей не гнушалась мыть полы в аптеке неподалеку, раздавать листовки у торгового центра и скакать в костюме феи на детском празднике. А сейчас ее раздражало все. Успокаивала только одна мысль, что скоро она уедет отсюда и начнет заниматься нормальным делом, а не жарить шашлыки в кафешке у вокзала.

Треск мотоцикла был настолько знаком, что она услышала его задолго до того, как сам мотоцикл вывернул из-за поворота. Остановившись неподалеку, снимая на ходу шлем, с мотоцикла спрыгнула стройная высокая брюнетка. Она тряхнула головой, длинный хвост на затылке закачался. Парень, что сидел сзади, остался сидеть, только помахал Сашке рукой. Она ответила взмахом.