Наталья Юлина - Звезды пахнут снегом

© Наталья Юлина, 2022

ISBN 978-5-0056-8259-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I часть. Немецкий мальчик Петенька

Двенадцатого апреля я приехала работать в Тянь-Шаньскую обсерваторию.

Итак, Алма-Ата. Сначала база, то есть перевалочный пункт в городе. Я приехала сюда в день, когда, обычно по понедельникам, машина с базы всех увозила наверх: астрономов, техников и прочих. Рядом со мной двое рабочих. У одного в авоське газеты столбиками и некоторый бесформенный пакет. У второго сумка непрозрачная. Их разговор, образный, ёмкий, почти без мата, полностью мне недоступен. Все слова знакомы, но связь между любыми двумя неуловима. Я слушаю, как песню на незнакомом языке, открыв рот, но для приличия отвернувшись. Интересно, пойму ли я этот язык когда-нибудь? Наконец, грузимся и в путь.

Сначала едем по улицам. Город, не похожий на те, что видела прежде. Он просторен. Нет муравейников, слепленных из домов, нет муравейников, слепленных из машин. Этот город не для муравьёв.

И вот мы из него выехали. Медленно поднимаемся по тополиной аллее прямо к горам. Цветет урюк. После черного снега Москвы – инопланетное чудо. Аллея прямо, не дрогнув, летит вперед, кажется, мы намерены выйти в космос.

Вот и началось. Слева река, мы в ущелье. Скалы вокруг, впереди ёлки. Но не ёлки, а ели: чинными девушками собираются вдали в кружок, в стаю, в цепь. Газик прыгает от моста к мосту. Река то слева, то справа: ревёт вот уже баритоном – тише, тише, и снег-свет. Белого всё больше, и вот весне конец. Снег и туман. Чуть разорвется туман, с надрывным гуденьем мотора в белые снежные ноздри уткнётся машина, но нет, извернётся в последний момент – останемся целы, и выше, и выше вперёд.

Прибыли, но видимость ноль. Почти вплотную подъехав в туманной мороке к избушке, заметим и камень огромный, избушка приткнулась к нему, и ель, этот камень подствольный держа, не роняя, сама между тем теряется где-то вверху. На избушке надпись: ТРАКТИРЪ. Рядом навес для машин. Под навесом что-то копает малыш.

Познакомимся быстро. Пятилетнему Пете не хватает общенья, ко всякому новому человеку, особенно к девушкам, он прилипал намертво: сколько можно копать в снегу, в июне в песке, или кататься на машинке с Настькой. Кошку он засовывал между собой и рулем и объезжал свои владения, между домами, потом в сторону мастерской и дальше до туалета и еще дальше до скал, где запертая калитка отделяет обсерваторию от камней, величиной с две мастерские.

Со мной малыш не церемонился, считая своей сверстницей. Когда ему сказали, что Наташа и его мама одногодки, он спросил меня: да, одногодки, но ты же младше?

Много времени мы вдвоем проводили в моей комнате, иногда, хотя редко, против моей воли. Однажды за окном разразилась пурга, и Петя разошелся, прыгал на кровати, кричал. Я скомандовала: «Идем гулять».

Снег лепил в лицо, дул ледяной ветер. Пройдя половину нашей проезжей дороги к выходу из экспедиции, он молча взял мою руку и пошел назад. Дома оказался снова нежным ласковым мальчиком.

– Наташа, расскажи мне историю.

– Какую тебе историю?

– Мне про Пушкина

.– Ну, слушай. Пошёл Пушкин на озеро. Подходит, а озеро замерзло. Отошел он от него и к елке направился. Прямо вплотную подошел. Подошел вплотную, а елка возьми да исчезни.

– Почему, Наташ, почему она исчезла?

– Туман был. И вот стоит он рядом с ёлкой, а её нет. И говорит тогда Пушкин: «Ну, брат Пушкин, ты совсем того».

– Что это, «того»?

– Ну, «того», это значит «этого».

– А чего, Наташа, этого?

– А этого значит того.

– Наташа! Я не понимаю. Ты меня обманываешь, это не про Пушкина.

– А про кого же?

– Не знаю. Про Пушкина – стихи.

Если в погоде появлялись признаки весны, мы с Петей гуляли по окрестностям. В сторону озера идем с ним по дороге – летом можно между скал по траве быстро сбежать, но апрель, и снега только чуть почернели. Дорога-змея, извиваясь, на прежнее место в долгой пробежке примчит, разве чуть пониже. Под ногами заледеневший песок и мелкие камни: ноги сами несут. «Петя, – кричу, – а вверх как, сил хватит?» Малыш хохочет: «Еще». Наконец, уж озеро близко, повернули назад. И что же? Вверх не вниз. Только сотню метров прошел: «Я голодный, Наташа. А голодный не ходит пешком». Я пытаюсь игрою, забавой заставить Петю про голод забыть и про то, что идти тяжело. Но Петя всё тише шагает, всё дольше на месте стоит. Развлекать малолетка не легче, чем его же тащить на горбу. Петя верблюда обнял, закачался, но чуть показались дома, – «сам» – закричал, спрыгнул на землю, и умчался, – не то, что верблюд.

Сидим с Петей у меня в комнате на кровати, я читаю. Петя обползает меня, суется с другой стороны и вдруг серьезно просит:

– Расскажи мне сказку. – Я тебе лучше книжку почитаю. – Про Пушкина? – Нет. Её написал Никольский. Он ученый. Читал разные книжки, а потом сам вот эту написал. Давным-давно, в начале шестнадцатого века на севере в лесу было такое место – монастырь.

– Это как Саратов?

– Нет, это крепость, и в крепости жили люди и за нас с тобой молились Богу. А вокруг было так. Перед монастырем озеро, и за монастырем тоже озеро. Выйдешь из ворот, встанешь на горке, и далеко, далеко видно.

– Как у нас?

– По-другому. У нас горы высокие и близко. Вот они даль и заслоняют. А там ровно, поэтому с высокого места далеко видно: белое озеро, мыс, за мысом ели черные в озере.

– А ты там тогда жила?

– Конечно. И вот в это время главным у них был Иоасаф. На самом деле он князь Оболенский, но нравилось ему в монастыре, и компания хорошая подобралась. Художник Дионисий с бригадой. Кто книгу там писал, тоже хороший человек.

– Никольский?

– Нет, другой. И отдельно от них, но вроде и рядом, ну, как ты среди взрослых, жил юродивый по имени Исидор.

– Юродивый, это что?

– Это такой клоун.

– Клоун? Это кто?

– А ты в цирке не был?

– Нет.

– Клоун вроде понарошку говорит, а вроде по правде. И была там женщина, в поварне работала, по имени Фекла. Дружила она с Исидором, и вот ее разговоры с ним я тебе почитаю. Да, он звал ее Поликсена.

– Пали сено, пали сено. Наташа, сено палить опасно.

– Ты не слышишь? Поликсена. Имя такое, от греков досталось. Поликсена подкармливала Исидора, и он приходил в поварню в любое время, когда ему захочется.

– А поварня, это что?

– Кухня. Поликсена, как твоя мама, стряпала там. Ну, слушай.

Что не весел, Исидорушко?

Не дает мне покоя, Поликсена, друг мой, желудок тощий. Не поел, – тоска, а поел – еще тощее тоска. Мысли напрягаются, каждая норовит кусок пожирнее отхватить, а я над ними, как курица над цыплятами: квохчу, а ни одной схватить не могу. Часа через два власть сатаны кончится, даст Бог, тогда и веселье пойдет.