Ольга Никулина - Дикарка, или Замуж за лесника

Откуда брались эти сны, Света не знала, но они всегда ее очень пугали. Особенно ей было страшно, когда во сне она видела пожар и слышала душераздирающие вопли той самой страшной тетки. В этих снах она ползла в ужасе по полу, а вокруг был едкий дым и шумел огонь, а потом она проваливалась в какую-то дыру и просыпалась от собственного крика. Когда она была еще маленькой, она своими криками будила всю семью, и родители с Мариной были очень недовольны, что она мешает им спать.

– Ну бли-и-ин! Опя-а-ать! – возмущалась Марина, с которой Света спала в то время в одной комнате. – Достала ты вопить по ночам!

Мать с отцом тоже просыпались. Отец еще ничего, быстро после этого засыпал, а вот мама нет. Она непременно вставала, заходила в комнату девочек, давала таблетку валерьянки Свете, жалела Марину, которой приходилось терпеть вопли сестры. После таких приключений уснуть маме больше не удавалось, и она лежала до утра без сна, а потом шла на работу с головной болью. Света чувствовала себя виноватой перед всей семьей, и стала каждый раз, ложась спать, заранее просить у матери валерьянку. Она очень верила, что таблетка поможет ей спокойно провести ночь, и она никого не разбудит своими криками. И в большинстве случаев это помогало, но не всегда…

А когда ей было одиннадцать, а сестре семнадцать, они получили большую, шикарную квартиру, и Света с Мариной стали жить каждая в своей комнате. Это было очень хорошо. Света теперь каждую ночь плотно закрывала дверь, чтобы, если что, никого не разбудить. Но кошмарные сны в то время совсем перестали мучить ее.

И вот теперь на практике ни с того, ни с сего ей снова стали сниться детские кошмары. Хорошо, что теперь она не кричала в ужасе, а просто просыпалась, вскакивая на кровати, и сидела так какое-то время, приходя в себя.

Никому никогда она не рассказывала содержание своих снов. Ей даже в голову не приходило, что кому-то можно было рассказать об этом. С детства она усвоила, что своими криками из-за кошмаров она нарушает покой семьи, мешает всем спать. Мама после ее снов ходила с головной болью, и Света чувствовала себя виноватой. Все ее старания были направлены на то, чтобы оградить семью от беспокойства. Досада охватывала ее каждый раз, если она просыпалась от собственного крика. И потому, когда здесь, на практике, ей неожиданно приснился давний кошмар, она порадовалась, что на этот раз вообще не кричала и никого не разбудила. Однако утром она встала подавленная, так как впечатления от сна оставались еще очень яркими.

– Слушай, Свет, пошли сегодня после практики в поселок на рынок, – попросила ее Оля во время утреннего умывания. – Не могу, как творога хочу деревенского, и еще сметану. Сходишь со мной?

– Угу, схожу… – Свете после кошмара хотелось плакать. В горле стоял комок. В своих снах, где она видела себя ребенком, она очень сильно чувствовала жуткое ощущение отчаяния и безысходности. Мертвящей, безнадежной безысходности, когда хочется какого-то утешения, но рядом только страшная тетка, а безжалостный огонь готов сжечь тебя заживо. Но почему ей снится все это? Откуда эти сны взялись? И это страшное, адское чувство безнадежия… Хорошо, что она не кричала сегодня.

Они втроем, Света, Оля и Генка чистили зубы у длинного умывальника, представлявшего собой длинную трубу с врезанными в нее кранами. Вода утекала по желобу на землю.

Прополоскав рот, Оля, еще раз взглянув на грустную подругу, не выдержала:

– Свет, а ты чего такая?

– Какая? – Света подняла на нее глаза.

– Такая! Как будто тебя приговорили к смертной казни.

Генка с интересом посмотрел на Свету, улыбнулся Оле. Света же с новой силой ощутила ком в горле и просто молча покачала головой, мол, все нормально… Сказать о том, что ей приснился страшный сон она не могла. Почему-то эти сны наполняли ее душу не только безнадежием и безысходностью, но еще и стыдом. В этих снах она была какой-то полураздетой, грязной, оборванной, в каких-то заскорузлых трусах, а то и вообще без них, и саму себя она ощущала как что-то грязное, плохое, достойное всякого презрения и побоев…

После умывания они отправились на завтрак в столовую, располагающуюся неподалеку от общежития. Столовая была просторная, большая и вместе со студентами здесь обедали и строители, строящие в местном поселке коттеджи.

На завтрак была пшенная молочная каша, с таящим в ней большим куском сливочного масла. Такой вкусной каши Света нигде еще не ела. Но на этот раз есть ей не очень хотелось, и она уныло ковыряла ложкой так любимую ею здесь кашу и горько вздыхала.

В столовой было шумно. Одни студенты, позавтракав и отодвинув с шумом табуретки, уходили, другие, еще голодные, приходили. Все ели за длинными столами. А у окон, не за таким длинным столом, как у студентов, ела бригада строителей. Мужики здесь были разных возрастов, от совсем молоденьких до старых. Света обычно с опаской смотрела на них, помня родительские слова о том, что ей когда-то придется руководить бригадой мужиков. Нет, никогда она не сможет руководить такими, как эти работяги. К ним подойти-то страшно, не то, чтобы что-то сказать, а тем более руководить ими. Но сегодня Света даже не глядела в сторону рабочих, чувствуя себя практически уничтоженной приснившимся кошмаром. Снова ей снился тот старый деревянный дом с тряпьем на полу, закопченная печка, полумрак, мутные стекла на окнах, и та самая страшная тетка с щербатым ртом, спутанными длинными волосами, орущая хриплым, переходящим на визг истеричным голосом… Света чувствовала себя перед этой жуткой бабой беззащитной, маленькой, грязной, забитой… Ненависть в глазах тетки убивала ее морально, но, кажется, эта баба хотела убить ее и по-настоящему, потому что в руках ее было что-то жесткое, чем она хотела ударить Свету. И вот тетка замахивается, вот она целится в голову… А-а-а! Света вздрогнула и с отвращением отодвинула так любимую ею пшенную молочную кашу.

– Да, Светка! Что такое? Ты болеешь что ли? – снова, не вынося унылого вида подруги, спросила Оля. – Не ешь ничего! А нам сейчас в лесу до обеда бегать за Петром Валерьевичем! Может, тебе в медпункт сходить?

Участие Оли показалось Свете чем-то оглушающим. Она в смятении взглянула на подругу, и, отодвинув с шумом табуретку, поскорее поспешила вон из столовой. Оля с Генкой переглянулись.

– Ничего не понимаю… – пробормотала Оля.

– Да ладно! Просто человек не с той ноги встал. И потом, она же девушка, а у девушек бывает такое, когда настроение меняется с минуты на минуту. Это все гормоны!

– Знаток нашелся! Гормоны вообще-то у всех, но никто не швыряется при этом тарелками. Она даже не поела ничего! Пошли к ней. Я у нее сейчас все узнаю. Пусть только попробует не поделиться со мной!